Макарыч заскрежетал зубами. Он не мог сказать, что сам и поручил якубовскому охраннику оставить пакет с белым порошком в удобном для обнаружения месте. Как не мог сказать и того, что после окончания обыска обнаружил оный в своей служебной машине: это попа не касалось.
– Пропало... – пробурчал он. – А где эта девка сейчас?
– У меня дома вместе с Олюшкой ужинает, они только что звонили, – сообщил отец Василий. – Но вы знаете, туда путь рядом со Студенкой лежит, что угодно можно скинуть, да так, что и не найдешь, там течение быстрое...
Макарыч густо покраснел. Он ясно понял, что эту фазу своей битвы с организованной преступностью проиграл. Потому что идти в дом священника и на глазах у попадьи пытаться что-нибудь втиснуть в руки дочери мафиози было бы «перебором». И вообще, поздновато спохватился, ее надо было на выходе брать, прямо с пакетом... А теперь уже ничего не вернешь.
– Да, вы правы, наверное, она давно все скинула, – печально согласился он, вывалился за дверь и вразвалочку, медленной походкой бесконечно усталого человека побрел прочь.
Санька провалялся в больнице еще три дня. Все это время Катерина бегала за отцом Василием хвостиком, особенно после того, как сходила к Саньке и узнала сначала от него, а затем и от врачей, кто именно притащил ее раненого, истекающего кровью возлюбленного в больницу. Понятное дело, что ни Санька, ни отец Василий ни словом не обмолвились об истинном виновнике происшествия и все валили на случайно подвернувшееся на пути хулиганье.
Но для Катерины и это оказалось достаточным потрясением. Она съездила домой, наплела отцу с три короба и осталась то ли при храме, то ли при больнице – отец Василий так и не понял. Она старательно, по два раза в день мыла в храме полы, нахально отбирая это право у взявшей на себя этот обет прихожанки преклонного возраста. Она без тени смущения подметала храмовый двор и без того начисто, почти до блеска выметенный сторожем и по совместительству дворником Николаем Петровичем. И, естественно, в обязательном порядке съездив отметиться домой, она ходила вместе с отцом Василием в больницу, привлекая к себе всеобщее внимание, особенно мужской половины болящих и врачующих...
А в общем, сделал вывод отец Василий, на самом деле находящаяся на летних каникулах девятнадцатилетняя второкурсница филфака остро нуждалась в каком-нибудь занятии, способном придать новый смысл ее существованию: замужество, работа... хоть что-нибудь. Но он эти мысли держал при себе.
Отец Василий даже подумал, что, родись она десятью годами раньше, пусть и в той же самой семье, из этой девушки, скорее всего, получилась бы великолепная подборщица на птицефабрике: внимательная, хваткая, аккуратная. Поработала бы пару годиков, вышла замуж, потом ушла бы в декретный и теперь жила бы с тремя детьми и безработным мужем из слесарей в какой-нибудь типовой фабричной пятиэтажке...
Почему именно так? Да хотя бы потому, что десять лет назад ее, надо признать, довольно заботливый папа ни за что не поднялся бы так высоко и в коротких промежутках между отсидками думал бы только об одном: как поскорее выпихнуть на глазах взрослеющую дочь из догнивающего барака на краю усть-кудеярского «Шанхая».
Но карта судьбы легла иначе, и отец Василий даже и не знал, что было бы для Катерины лучше...
Когда Саньку, благодаря его упорству, если не сказать упертости, выпустили-таки из больницы, Катерины в храме не было: она ушла в дом священника помочь Ольге по хозяйству. Не сказать, чтобы попадья не могла управиться сама, но Катьку как магнитом тянуло потетешкаться с маленьким Мишанькой, ну и вообще как-то поучаствовать в таинстве, называемом «жизнь молодой семьи».
– Тогда я сейчас в общагу смотаюсь, – немного расстроился державший руку на перевязи Санька. – А к девяти на дежурке за ней приеду.
– Ты мне лучше скажи, что ты собираешься со своей будущей семьей делать? – полюбопытствовал отец Василий.
– А ничего! – с деланным равнодушием отмахнулся Санька. – Сережи этого в городе нет, я справки навел; а у Романа, как мне сказали, сейчас проблемы, даже дома не появляется.
– Не пускай этого дела на самотек, – от души посоветовал отец Василий. – Взялся – доводи до конца.
– А я и сам так решил, – кивнул Санька. – Сегодня же ей и расскажу, что все знаю.
– И про Сережу?
– Нет, что вы! – решительно замотал головой Санька. – Это наши с ним дела, там я сам все отрегулирую.
Священник одобрительно хмыкнул: лейтенант знал, что делает, и шел к своей цели уверенно и прямо.
Катерина прибежала в храм к половине восьмого. Она терпеливо дождалась, когда отец Василий закончит свои служебные хлопоты, и подошла.
– Вам ничего не надо сделать, батюшка? А то я в больницу хочу сбегать.
– В больницу можешь идти прямо сейчас, – улыбнулся священник. – Но только Саньки там уже нет, и он велел тебе дожидаться его здесь.
– Отпустили?! – взвизгнула Катька. – Вот класс!
– Он приедет за тобой в девять.
– За мной? – оторопела Катька, и священник прикусил язык: все-таки некоторые вещи Санька должен сказать сам.
– По крайней мере, он так сказал, – решительно подвел он черту под разговором, показывая, что более их личные дела обсуждать не намерен.
Отец Василий пока еще не мог в этом себе признаться, но, пожалуй, он относился к этой очаровательной молодой паре с пристрастием, так, словно и впрямь они в чем-то повторяли их с Олюшкой молодость.
– Лучше пошли пить чай, – примирительно покачал он головой. – Все ж время быстрее пройдет...
Они засели в бухгалтерии и честно прождали Саньку до девяти. Естественно, что чая набулькались «до верхней риски», и в конце концов Катерина забеспокоилась. Отец Василий утешал ее как мог и, когда во дворе раздались-таки тяжелые шаги, с облегчением понял, что все завершилось и сейчас он отправится к своему семейству, а это, молодое, предоставит самому себе.
Открылась дверь, и он понимающе улыбнулся Катерине. И в тот же миг понял: что-то не так. Потому что в Катиных глазах застыл ужас. И, само собой, она смотрела не на него, а на кого-то сзади, в дверях...
«Роман! – успел подумать отец Василий. – Кто же еще?! Ну вот, мне еще семейных разборок...»
– Тихо, поп! – прохрипел кто-то сзади, и его шею захлестнула удавка. – Шевельнешься – кранты!
Его стремительно оттащили назад и уложили спиной на стол. Священник мгновенно оценил положение и понял, что оно не в его пользу: не вывернешься, просто не успеешь.
Катерина протестующе замычала, и отец Василий скосил глаза: ей уже заламывали руки назад и заклеивали рот скотчем два парня: один – сухой и проворный, с седым пятном на коротко остриженном затылке и второй – со сломанным носом, плотный и явно очень сильный. В тусклом, идущем от фонарей с улицы освещении запомнить все черты он просто не успевал.
– Лежать, сука! – ударили его кулаком в лоб и натянули удавку сильнее.
Священник собрался, ухватился руками за края тросика, в один миг, рывком подтянул ноги к животу и кувыркнулся назад.
Все вышло точно так, как надо. Он сшиб душителя ногами и, с трудом удерживая тросик на расстоянии от горла, придавил бандита всей своей массой. И в этот миг его ударили по голове. Священник шарахнулся в сторону и моментально получил второй удар.
Когда он очнулся, свет в бухгалтерии горел. Очень болела голова. С трудом сохраняя равновесие, отец Василий приподнялся и сел на полу. И сразу закашлялся. Горло тоже болело. Он огляделся: Катерины не было.
Священник перевернулся, встал на четвереньки и медленно, едва удерживая постоянно уплывающее сознание, оперся об стол и поднялся на ноги. Перед глазами плыли разноцветные пятна. «Уберег, называется! – с горечью подумал он. – Господи! Прости меня, дурака!» И тут же увидел этот листок.