— Иваныч, посмотри у меня боковой.
Или:
— Иваныч, посмотри, как у меня ноги.
Иваныч смотрел, морщил размазанный по лицу нос, показывал, как надо.
Топилина, припавшего к открытому окну после очередного нокдауна, сам однажды окликнул:
— Тебе, парень, защиту нужно ставить.
Почему защиту, Топилину было ясно (кончик языка во рту теребил клок разбитой щеки). Но чем он, спортивно обделенный переросток, привлек внимание Иваныча — Топилин не спросил, а старый тренер объяснить не удосужился.
За полгода, пока не пропал из Автодора, Макаркин неплохо его поднатаскал.
— Чего ты встал?! Чего встал?! Вроде как: я ударил, теперь его очередь. Двигайся давай, не спи! Пойми своей башкой: защита — такая же активность, как нападение. Запомни, все твои неприятности из-за того, что ты не успел сделать что-то, что должен был сделать. Вот и все. Ты сам не успел… понимаешь? Не сделал то, что должен был. А противник дело двадцатое.
Ни одна из прочитанных в юности книжек, самых восхитительных, после которых в распаленной душе стоял долгий привкус красоты и полета, не принесла и сотой доли той практической пользы, которую он извлек из советов Макаркина. Посредством нескольких десятков слов бывший чемпион будто перевернул Сашу Топилина с головы на ноги: «Так-то оно удобней будет». Именно там, на ринге Автодора, Топилин не понял даже — в буквальном смысле почувствовал своей башкой, насколько безопасней двигаться, чем стоять. И немедленно употребил приобретенные навыки вне ринга. Начал искать спасения в действии. Под окрик: «Чего ты встал?! Чего встал?» — решение любых проблем давалось намного проще. Так, он одним из первых в Любореченске свернул кроссовочный бизнес. Антон сомневался, стоило ли. Но вскоре в городе наладилась продажа настоящей обуви, а там и цены на фирменные кроссовки поползли вниз. Выгодно продал кооператив молодому армянину, купил магазинчик на Малороссийской, возле которого потом открылся кинотеатр.
Дверь в Автодор оказалась заперта изнутри. В вестибюле слонялся сторож.
— Уважаемый! — окликнул Топилин. — Подойдите на секунду!
Сторож сначала махнул на него раздраженно рукой, но потом, подумав, все же подошел. Щуплый подвижный старик, чем-то похожий на Иваныча. Выражение лица — как у запущенного секундомера: «Время идет, излагайте».
— Вы не могли бы…
— Закрыты! Выходной! — резанул сторож.
— Вы не могли бы меня впустить ненадолго? Я когда-то тренировался здесь, в вашем спортзале.
— И что?
— Да вот, ностальгия. Можно, я пройду в спортзал, посижу там?
— Шутишь, что ли? — он пожал плечами и развернулся, чтобы уходить. — Делать нечего.
— Отец!
Это обращение к посторонним пожилым мужчинам вызывало у Топилина рвотные позывы, но уж очень хотелось пройти.
— Пропусти, в натуре. Только с зоны откинулся, дай молодость вспомнить.
Сторож замялся. Для верности Топилин вынул из бумажника пятисотку, прижал ее к стеклу.
— Пусти, не обижу.
Сторож повертел головой, как будто ему давил воротник, и с примирительным ворчанием подошел к двери.
— Ладно. Раз такое дело.
Открыв дверь, он отступил в сторону.
— Только тсс… Начальство наверху. В комп лазит.
Топилин сунул купюру в брючный карман сторожа.
Тот стыдливо сморгнул.
— Куда идти, помнишь? Там открыто.
Ни ринга, ни тренажеров не осталось. В углу стопка матов. Для любителей побоксировать в дальних углах оставили мешок и грушу на пружинной растяжке. Включил свет. Не глядя в зеркала, прошел по залу. Снял пиджак, бросил его на маты и сел на длинную, винтом перекошенную лавку. Лавка качнулась, сердце екнуло: она и тогда качалась точно так же и громко топала, когда кто-нибудь шлепался на нее с размаху.
Зал арендовал Леха Фердинский по прозвищу Махно. Огромный двадцатипятилетний качок, словно скрученный из корабельных канатов. Лицо ясное, как небо над спящим океаном. Гагаринская улыбка — и красноречивая колотая рана под левой грудью.
— Парни, тренируйтесь хоть до утра, — говорил он, улыбаясь, в сопящий и лязгающий железом зал. — Только кто забудет ключ на вахту сдать, потом не обижайтесь.
Или:
— Парни, об одном всегда прошу: в душевой не ссыте, пожалуйста.
— Да мы не ссым, — отвечали парни.
Свое прозвище он получил, промышляя грабежом на польских дорогах: шерстил там без разбору соотечественников из бывшего Союза.
Топилин смотрел в пустоту зала и представлял, как Леха, разминаясь, идет вразвалочку. Потряхивает рукой толщиной с ногу большинства собравшихся. Приветствует корешков быстрыми крепкими объятиями.