Ко всему прочему, атеисты-гуманисты вот уже тысячелетиями спорят, какому промежуточному существу, находящемуся в натуральной материнской утробе, дают жизнь родительские гаметы. Считать ли дееспособным субъектом два десятка зародышевых клеток, размножающихся бесполым делением? Полагать ли таковым хвостатого трехнедельного монстра, рептилиеподобную тварь в возрасте 34 дней или головастика щенячьего вида в конце второго месяца беременности? Или же натуральные родители дают неразумную объективную жизнь горбатому уродцу в конце третьего месяца внутриутробного развития? Все так же вопрошали в эпоху звездной империи ученые гуманисты, невзирая на то, что суперлативные технологии добавили яйцеголовым немало новых, сугубо виталистических вопросов. Но они как встарь и дискутировали, и дебатировали, и ставили медико-биологические эксперименты, без труда добиваясь страшноватой автономной жизнеспособности всех промежуточных продуктов внутриутробной филогенетической эволюции.
А вот церковники, особенно отцы-метадоксы, при сем злорадно потирали руки, во всеуслышание декларируя, что открытый в незапамятные времена биогенетический закон Геккеля-Мюллера, как нельзя лучше доказывает "беспочвенность ползучей эмпирики и беспредельный цинизм гуманистических бредней". В более толерантных и техногенных религиозных конфессиях скорбно руки умывали и еще более укреплялись символе веры, настаивая и утверждая, что лишь из амниотической машины может выйти человек, один к одному "адекватный образу и подобию Божьему". На том стояли и не могли иначе иерархи церкви Фиде-Нова.
Хампер был далек от дискуссий на тему медицинской теологии. Тем паче, он лично сомневался, что микроскопические омниспектральные рецепторы, незаметно имплантированные в кожу вокруг его глаз, позволяют ему разглядеть столь умозрительные образы и подобия. Хотя вовсе не по этой причине, сам от роду восьмимесячный по амниотическому счету, Даг Хампер довольно поверхностно прошелся по биологии и медицине, более углубленно занявшись усвоением математики, физики, химии, гастроматики, прикладной кибернетики и всего цикла социальных наук. Как-никак, последнее являлось его профессией. Первым делом, главное, все остальное потом. Ведь при необходимости он всегда мог освежить в долговременной памяти давным-давно обретенные, но не слишком востребованные, знания. В общем-то, много времени повторение не отнимало, а бесплатные дидакт-процессоры имелись к его услугам в любой публичной имперской библиотеке — так традиционно назывались информационно-образовательные центры в Содружестве суперлативных миров.
Каледония-Кварта, где родился и рос Даг Хампер, не считалась достаточно продвинутым миром, но и там суперлативный уровень человеческого развития почти достигал имперских эталонов. Из чего следовало, что ровно в шесть лет Даг вступил в пору групповой, вторичной социализации. Вот тогда-то, без импринтинга, уже не крикливым бестолковым младенцем, зависящим от материнского вскармливания, он обрел сразу две семьи. Сперва он вошел долгожданным сыном и братом в одну семью поменьше, состоявшую из отца, матери и двух сестер, затем в ту, что побольше — из наставников и одноклассников по высшей школе.
Ни его биологическим родителям, зачавшим его в любви и согласии шесть лет тому назад, ни наставникам-прецепторам в школе не надо было удовлетворять детские познавательные интересы: почему небо голубое, куда и откуда дует ветер или отчего у кошки четыре ноги и хвост трубой. Даг не меньше взрослых, естественно, за исключением тех, кто специализировался в данных областях, разбирался в физике атмосферных процессов и климат-контроле, знал о двусторонней биологической симметрии, а его имплантант легко раскладывал видимый спектр солнечного излучения на составляющие. В шестилетнем возрасте намного важнее для Дага, его братьев, сестер, одноклассников стало обретение умений и навыков жить в человеческом сообществе. Будь то их маленькая горная община, планета, протекторат Каледония Сайн или Звездная империя Террания. Отныне, помимо выбора будущей профессии, вернее, в связи с поисками своего места в жизни, Даг, как и все его ровесники, учился жить в обществе и постигал еще более сложную науку — быть независимым от этого общества и его производных, будучи человеком, наделенным божественным разумом или природой личными гражданскими правами, столь же неотъемлемыми от него, как способность свободно жить, мыслить и перемещаться в пространстве-времени.