– То есть они для того его заперли, чтобы освободить? – Кларк с намеком поглядывает на электролизный приемник Лабина. – Тебе там кислорода хватает, Кен?
– Я просто излагаю, как могла бы рассуждать Грейс.
– Довольно извращенный ход мысли, даже для… – До нее доходит. – То есть она и в самом деле так говорит?
Фонарик у него на лбу слегка покачивается.
– Так слухи до тебя дошли. Ты все уже знаешь. – Она качает головой, презирая себя. – А я еще надеялась тебя раскачать.
– Я всегда готов тебя выслушать.
– Мог бы сделать кое-что еще. То есть я понимаю, что ты не хочешь лезть в эти дела, но Грейс же охреневшая психопатка. Она лезет в драку, а кого затянет в струю, ей плевать.
Лабин неподвижен, непроницаем.
– Я ожидал от тебя большего к ней сочувствия.
– Это как понимать?
– Никак, – жужжит он, выдержав паузу. – Но, что бы ты ни думала о поведении Грейс, ее опасения не совсем беспочвенны.
– Брось, Кен. Война окончена. – Она принимает его молчание за согласие. – И зачем бы корпам начинать ее сызнова?
– Затем, что они проиграли.
– Это уже древняя история.
– Было время, когда ты считала себя пострадавшей стороной, – напоминает он. – Сколько крови пришлось пролить, прежде чем ты сочла, что расквиталась до конца?
Его металлический, такой холодный голос вдруг оказывается совсем рядом, звучит прямо у нее в голове.
– Я… была неправа, – помедлив, говорит Кларк.
– Это тебя не остановило. – Он отворачивается к своей установке.
– Кен, – зовет она.
Он смотрит на нее.
– Это же чушь. Сплошные «если». Сто к одному, что Джин просто подцепил что-то от покусавшей его рыбины.
– Предположим.
– Кто сказал, что здесь не болтаются сотни зловредных микробов, которых пока не обнаружили? Несколько лет назад и про Бетагемот никто не слышал.
– Это я помню.
– Значит, нельзя допускать эскалации. Пока нет никаких доказательств.
В отблеске фонаря его глаза светятся желтовато-белым.
– Если насчет доказательств ты серьезно, то могла бы сама их раздобыть.
– Как?
Он постукивает себя по груди слева. Там, где расположены имплантаты. Кларк холодеет.
– Нет.
– Если Седжер что-то скрывает, ты об этом узнаешь.
– Она может скрывать что угодно и от кого угодно. И так не докажешь, что именно она скрывает.
– Заодно бы и выяснила, что на душе у Нолан, раз уж тебя так волнуют ее мотивы.
– Ее мотивы мне известны. Ни к чему гробить химию собственного мозга, чтоб в них увериться.
– С точки зрения медицины риск минимальный, – напоминает он.
– Не в том дело. Это ничего не докажет. Ты же знаешь, Лабин, что конкретные мысли читать невозможно.
– Тебе бы и не пришлось. Достаточно считать чувство вины…
– Нет, я сказала!
– Тогда не знаю, что тебе посоветовать. – Он снова отворачивается. В луче фонаря трубы резервуара похожи на крошечную контрастную модель опрокинутого на бок города. Под пальцами Лабина с шипением вспыхивает крошечное солнце, на секунду Кларк слепнет. К тому времени, как ее линзы приспосабливаются, поверхность бака уже вся освещена. Лучи преломляются в воде, та мерцает, словно марево в жаркий день; будь глубина меньше, уже взорвалась бы па́ром.
– Есть еще один способ, – жужжит она. Лабин выключает горелку паяльника.
– Есть. – Он оборачивается к ней. – Но я бы не слишком на него надеялся.
Давным-давно, когда трейлерный парк только собирался, кто-то додумался превратить один пузырь в большую столовую: ряд циркуляторов, пара разделочных столов для отважных и несколько складных столиков, в обдуманном беспорядке разбросанных по палубе. Предполагалось, что все это создаст эффект кафе под открытым небом. На деле получилось нечто вроде кладовки, куда сваливают на зиму мебель.
Но кое-что прижилось – сад. За это время он покрыл половину внешней палубы: кучка вьющихся растений освещена лампами-подпорками с солнечным спектром – палки похожи на скрытые в листве светящиеся бамбучины. Это даже не гидропоника, маленькие джунгли произрастают в ящиках с сочной темной землей – на самом деле это диатомовый ил с органическими добавками. Почва была довольно скудной, но на ней теперь отложились слои компоста, беспорядочно распространившись поверх обшивки.
Из всех атмосферных пузырей на хребте здесь самый приятный запах. Кларк распахивает люк и глубоко вдыхает. В этом вдохе удовольствия только половина: вторая половина – решимость. Грейс Нолан смотрит на нее с дальнего конца оазиса, где подвязывала плети чего-то, что до вмешательства генетиков могло быть стручковым горохом.