– Потому что она бывший корп, – повторяет Кларк.
Вокодер Лабина испускает нечто похожее на хмыканье.
Кларк знает, к чему клонит напарник. Она по сию пору не уверена, какие события ее собственного детства – реальность, а какие были внедрены, инсталлированы постфактум. А ведь она еще из счастливчиков: пережила тот взрыв, превративший источник Чэннера в тридцать квадратных километров радиоактивного стекла. Ее не размололо в кашу вызванное взрывом цунами, ее не испепелили вместе с миллионным лагерем беженцев на побережье Н’АмПацифика.
Конечно, ей не должно было так повезти. Строго говоря, все эти миллионы были побочными жертвами и не более того. Не их вина – да и не Роуэн, – что Кларк не сидела на месте, не дала в себя как следует прицелиться.
И все же. Вина вине рознь. Пусть у Патриции Роуэн на руках кровь миллионов, но ведь зараженные области сами о себе не позаботятся; тут на каждом шагу требуются ресурсы и решимость. Блокировать карантинную зону; направить подъемники; испепелить. Отчистить, сполоснуть, повторить. Убей миллион, чтобы спасти миллиард, убей десяток, спасая сотню. Возможно даже, убей десять человек, чтобы спасти одиннадцать – принцип тот же, даже если маржа прибыли ниже. Только вся эта механика не работает сама собой, руку приходится все время держать на кнопке. Роуэн, устраивая бойню, никогда не закрывала глаз на цену и брала ответственность на себя.
Лени Кларк было намного проще. Она просто рассеяла заразу по миру и ушла в тень, даже не оглянувшись. Ее жертвы и теперь еще громоздятся курганами, нарастают по экспоненте, в десятки раз превосходя счет Роуэн. А ей и пальцем не пришлось шевельнуть.
Никто из тех, кто числит в друзьях Лени, не имеет разумных оснований судить Патрицию Роуэн. Кларк с ужасом думает о том дне, когда эта простая истина дойдет до Кена Лабина.
«Кальмары» увлекают их все выше. А вот теперь – явный градиент: свет, падающий сверху, тает в темноте под ними. Для Кларк это самая пугающая часть океана: полуосвещенные воды средних глубин, где рыщут настоящие кальмары – бескостные многорукие монстры по тридцать метров в длину, у которых мозги холодные и быстрые, как сверхпроводники. Ей рассказывали, что теперь они вырастают вдвое больше прежних размеров. И в пять раз увеличились в числе. Очевидно, это все за счет лучших условий роста. В теплеющих морях личинки Architeuthis развиваются быстрее, и никакие хищники на их поголовье не влияют – всех давно выловили рыбаки.
Конечно, Кларк их ни разу не видела. И надеется не увидеть – согласно отчетам, популяция сокращается от бескормицы, а величина океана сводит шансы случайной встречи к микроскопическим величинам. Но временами зонды улавливают призрачное эхо массивных объектов, проходящих над головой: жесткие вскрики хитина и панцирей, смутные ландшафты окружающей плоти, почти невидимой для сонара. По счастью, «архи» редко нисходят в истинную тьму.
С подъемом рассеянные вокруг оттенки становятся более насыщенными – в сумраке светоусилители не передают цветов, но в такой близости от поверхности разница между линзой и невооруженным глазом, в теории, минимальна. Иногда Кларк хочется это проверить: снять накладки с глаз и посмотреть самой, но это несбыточная мечта. Подводная кожа гидрокостюма, облепляющая лицо, напрямую связана с фотоколлагеном. Она даже моргнуть не может.
А вот и течение. Над ними кожура океана морщится тусклой ртутью. Подъемы, падения, перекаты, бесконечная смена гребней и провалов сминают холодный шар, светящийся по ту сторону, стягивают его в игриво приплясывающие узелки. Еще немного, и они вырываются на поверхность, где перед ними расстилается мир из моря и лунного неба.
Они все еще живы. Три тысячи метров свободного всплытия за сорок минут, а ни один капилляр не лопнул. Кларк сглатывает под напором изотонического раствора в горле и синусах, ощущает искрящую в груди механику и в который раз дивится чудесам жизни без дыхания.
Лабин, само собой, думает только о деле. Он перевел своего «кальмара» на максимальную плавучесть и использует его как платформу для приемника. Кларк переводит своего в стационарный режим и помогает Лабину. Они скользят вверх и вниз по серебристым волнам, луна такая яркая, что линз даже не требуется. Взлетает на привязи пучок антенн, глаза и уши растопыриваются во все стороны, выслеживая спутники, компенсируя движение волн. Одна-две простенькие рамки сканируют наземные станции.
Сигналы накапливаются, хотя и очень медленно.
С каждым поиском бульон становится все жиже. О, эфир по-прежнему полон информации, – мелкие гистограммы расползаются по всем сантиметровым частотам, по всей шкале идет трескотня, – но плотность сильно снизилась.