— Что собираетесь делать в Петербурге? — посмотрев документы и подорожную, полученную от русского посланника в Париже, наконец-то задал вопрос дежурный таможенник.
Бетанкур не понял вопроса и стал объяснять чиновнику по-французски, однако таможенник только развел руками и снова заговорил с испанцем по-русски. Не поняв друг друга, обе стороны принялись ждать, пока ещё через два часа не появился человек, говорящий по-французски и по-испански. Родная речь, хотя и с явно выраженным южноамериканским акцентом, очень обрадовала Бетанкура. Он понял, что, несмотря на шесть часов, проведенных на таможне, в этой стране не всё так плохо.
— Сколько времени вы собираетесь пробыть в Петербурге? — расспрашивал его таможенник, говорящий по-испански.
— Несколько месяцев.
— Не посланы ли вы французским правительством изучать наш социальный и политический строй?
— Нет.
— Чем намерены заниматься в Петербурге? — ставя отметку в подорожную, поинтересовался чиновник.
— Работать по ведомству водных коммуникаций, — спокойно и с достоинством проговорил Бетанкур.
— Неужели в России есть такое ведомство? — искренне удивился таможенник. — А чем оно занимается?
— Строит мосты, — не вдаваясь в лишние подробности, пояснил Бетанкур.
— Нужное дело, — согласился таможенник и уладил последние формальности с документами и личными вещами иностранца, причем дорожный несессер испанца был тщательно обыскан и проверен на наличие двойного дна. Больше всего таможенника интересовала не контрабанда, а книги революционного содержания на французском языке. Бетанкур вез с собой несколько томов английского путешественника Уильяма Кокса, изданных в Женеве. Сначала сочинения этого автора вызвали повышенный интерес у чиновника, но, когда он получил в подарок две увесистые бутылки шамбертэна урожая прошлого века, интерес к книгам тут же иссяк. Однако два дорожных пистолета и часы работы Абрахама Бреге у Бетанкура все же отобрали. Только после этого таможенник отдал команду караульным пропустить экипаж.
— Имеете ли вы рекомендательные письма к кому-нибудь в Санкт-Петербурге? — задал последний вопрос чиновник таможенного ведомства.
— Нет, — уверенно ответил Бетанкур, хотя и имел несколько таких писем. Ещё во Франции русский посланник по-дружески предупредил его, что не нужно быть чересчур откровенным на таможне, а то новые русские знакомые могут попасть под подозрение тайной полиции за связь с французами — Россия стояла на пороге войны.
На вопрос Бетанкура, почему у него конфисковали пистолеты и часы, таможенник ответил, что их он сможет получить обратно, когда решит покинуть Санкт-Петербург и Россию. Но никакой бумаги, удостоверяющей изъятие, Бетанкур не получил. Таможенник, говоривший по-испански, куда-то пропал, а оставшийся не говорил ни по-испански, ни по-французски.
Черно-белый полосатый шлагбаум подняли, и экипаж въехал в город. Надо сказать, что в дороге Бетанкур расстался с двумя кожаными саквояжами с зимней одеждой, купленной в Париже специально для поездки в Россию. Между Копорьем и Петербургом не было ни одной почтовой станции, и, чтобы переночевать или пообедать, нужно было заезжать в частные дома. Крестьяне здесь не только пахали, но и поджидали «заплутавшие» экипажи, чтобы обворовывать их. Остановившись на ночлег на одном постоялом дворе, Бетанкур не досчитался в своем экипаже двух больших, туго набитых саквояжей. Как это произошло — не мог объяснить никто, даже кучер-швед, хорошо знавший эти места.
Бетанкур пересек таможенную заставу рано утром. Город ещё спал, но одинокие дрожки то и дело попадались навстречу. Бетанкур заметил, что шапки всех встречных извозчиков походили на баскский национальный головной убор — шляпу с тонкими полями и плоским колпачком, расширяющимся кверху. А все всадники, и молодые, и старые, носили бороду. Кафтаны русских извозчиков были из синего, темно-зеленого или серого сукна, без воротника, ниспадающие широкими складками, перехваченные в поясе ярким шелковым или шерстяным кушаком. Поравнявшись с экипажем Бетанкура, они кричали: «Дорогу! Дай дорогу, Бога вашу мать!»