Третьим выдающимся произведением этого концерта была симфония № 2, D-dur.
«Во второй симфонии, – говорит Берлиоз, – все благородно, энергично, гордо. Интродукция (largo) – верх совершенства. Самые красивые эффекты отчетливо и неожиданно сменяются в ней; певучая мелодия, торжественная и трогательная с первых же тактов, производит внушительное впечатление и подготовляет к волнению. Ритм уже смелее, оркестровка богаче, звучнее и разнообразнее. С этим превосходным adagio связано увлекательное allegro con brio. Группето, исполняемое в первом такте темы альтами и виолончелями в унисон, появляется затем местами, чтобы ввести то секвенции crescendo, то имитации между духовыми и струнными инструментами, отличающимися новизной и оживлением. В середине встречается мелодия, первая часть которой исполняется кларнетами, валторнами и фаготами, а конец – остальным оркестром tutti, мужественный и энергичный характер которого усиливается удачным выбором аккордов аккомпанемента. Andante трактуется здесь не так, как в первой симфонии. Оно не представляет темы, разработанной канонными имитациями, а чистую задушевную мелодию, изложенную сначала в струнном квартете, а затем необыкновенно изящно видоизмененную легкими штрихами, причем все время выдержан нежный характер, отличающий основную тему. Это очаровательное воспроизведение беспорочного счастья, чуть-чуть омраченного несколькими меланхолическими возгласами. Причудливое, фантастическое scherzo настолько же искренно весело, насколько andante полно счастья; вообще же вся эта симфония дышит весельем, и даже воинственные порывы первого allegro лишены признаков борьбы: в них слышен лишь юношеский пыл благородного сердца, еще не потерявшего веры в лучшие иллюзии жизни. Автор еще верит в бессмертную славу, в любовь, в самоотвержение… И какой размах в его веселье! Какая стремительность! Сколько остроумия! Различные инструменты оспаривают друг у друга частицы мелодии, но ни один не исполняет ее целиком; каждый отрывок ее, перекатываясь с одного инструмента на другой и вследствие этого постоянно меняя колорит, как бы переносит нас в волшебные игры грациозных духов Оберона. Финал в том же роде, это – второе scherzo, только в двухдольном размере: шутливый характер его, пожалуй, еще изящнее и пикантнее».
В концерте 5 апреля присутствовал скрипач Георг-Август-Полгрен Бриджтоуер, которому мы обязаны появлением так называемой «Крейцеровой сонаты»; скрипач-мулат Бриджтоуер, сын какого-то африканца, неведомыми велениями судьбы попал в город Белу Царства Польского, женился здесь на польке, а затем появлялся в высших слоях лондонского общества под именем «абиссинского принца». Этот мулат состоял скрипачом при принце Уэльском, впоследствии короле Георге IV. В 1803 году он приехал в Вену словно нарочно для того, чтобы вызвать на свет божий одну из лучших страниц музыкальной литературы. Игра Бриджтоуера электризовала Бетховена и несмотря на то, что Бетховен писал медленно, на этот раз первое allegro и тема с вариациями были написаны им за несколько дней до концерта, в котором соната эта должна была исполняться. Финал первоначально предназначался для другой, A-dur-ной скрипичной сонаты, посвященной императору Александру I. Скрипичную партию даже не успели переписать, и Бриджтоуер должен был играть тему с вариациями прямо с едва высохшей бетховенской рукописи. Фортепианная же партия вовсе еще не была написана, и Бетховен играл ее по одним наброскам. Бриджтоуер впоследствии поссорился с Бетховеном из-за какой-то красавицы, а соната, посвященная первоначально в рукописи Бриджтоуеру, впоследствии была посвящена Крейцеру, отчего ее обыкновенно и называют «Крейцеровой». Насколько Крейцер был достоин такого внимания со стороны Бетховена, и насколько справедлива судьба, сохранившая в связи с этой сонатой имя Крейцера, видно из того, что сей самый Крейцер, или как французы его называли Kreze, стоявший во главе известной скрипичной школы в Париже, при первом исполнении 2-й бетховенской симфонии убежал вон из зала, затыкая себе уши. Сама соната, сохранившая надолго его имя, была для него, как рассказывает Берлиоз в своем «Voyage musical», письмом за семью печатями и никогда не была им исполняема. Первое издание сонаты было озаглавлено так: Sonata per il pianoforte ed un violino obligato, quasi come d’un Concerto. И действительно, это, в сущности, «концерт» для двух инструментов, и в этом стиле нет в музыкальной литературе произведения равного ему. Первое allegro – это такой неукротимый поток страсти, что и у Бетховена не найдется другой подобной страницы.
«Знаете ли вы первое престо? Знаете?!. У! Страшная вещь эта соната. И именно эта часть…» (Л. Толстой).
В числе многочисленных переложений этой сонаты находится ор. 30 известного скрипача и композитора Берио, полагавшего, что вариации (2-я часть) Бетховена написаны неудобно для скрипки и потому сочинившего новые, увы, никому ныне неведомые.