Я подошел к небольшой словацкой деревушке. Она уже была видна с последнего перевала, до которого удалось добраться после долгого, тяжелого и мучительного пути.
И эта жалкая, растерзанная войной деревня казалась желанным приютом отдохновения. Там были люди – после безлюдной дороги в горах. Там было тепло – после лютого холода, впивающегося сотнями жал в нос, щеки, подбородок и даже веки. И, главное, там была цель, которую я чуть ли не целый день стремился достигнуть.
В горной деревушке находились артиллерийские разведчики. У них-то мне и надо было побывать.
Разведчиков я разыскал быстро. Среди нескольких домов, от которых остались только темные скелеты стен, найти один, ненароком уцелевший, оказалось нехитрым делом.
Когда я вошел в тесноватую комнату, меня обдало спасительным теплом. В углу стояла высокая железная бочка, в каких возят бензин. В ее передней стенке было вырезано отверстие. В нем причудливо вилось пламя. Дымовая труба, сбитая из больших консервных банок, была раскалена докрасна. С банки на банку весело скакали золотистые искорки. В комнате повисла полутьма вперемешку с дымом. Два окна были заколочены фанерой и досками, третье – завешено пятнистым, как ягуарова шкура, маскхалатом.
А впереди, у стены, тревожно мигая, то сходясь, то расходясь трепетным кружком, горел ярко-зеленый глазок.
У радиоприемника собрались разведчики. Кто примостился на скамье, кто присел на корточки, кто просто улегся на полу.
На мой приход они не обратили внимания – только кое-кто мельком оглянулся, кивнул и снова повернул голову к приемнику.
Это было странно. С разведчиками я был знаком давно, еще с Белгорода. Я часто и подолгу бывал у них, и нам не раз приходилось делить радости и горести военного житья-бытья. Совсем недавно, когда в одном из придунайских городов меня оглушило шальной миной, эти ребята вынесли меня с открытой набережной, оттащили в переулок и укрыли в подворотне. Сделано это было под огнем немецкого пулемета. Он бил с холмов другого берега, откуда проклятая набережная простреливалась насквозь…
Зеленый кружок разомкнулся и сомкнулся вновь. В приемнике что-то щелкнуло. Послышалось гулкое покашливанье, невнятный шум – где-то далеко-далеко, в неправдоподобно ярком, светлом и празднично нарядном зале шел концерт. Сейчас там, видимо, был короткий перерыв между двумя номерами.
Но вот все стихло. И полилась музыка. Возвышенная, чистая, полная мудрого спокойствия и мирной тишины.
Адажио Девятой симфонии Бетховена.
– Откуда передают? – спросил я.
– Из Берлина, – отозвался от приемника Леша-радист – огненно-рыжий парень с некрасивым, вспаханным оспой лицом и несказанно прекрасными, ласковыми глазами.
На нас прикрикнули:
– Тише вы там…
– Дайте послушать…
Эти простые ребята, волею судеб живущие среди пушек, а не среди лир, не могли оторваться от бетховенской музыки. Они слышали ее, наверное, впервые в жизни. Но она наверняка запала им в душу на всю жизнь. Великая музыка пела о счастье, когда вокруг бесновалось вокруг бесновалось горе. Обращенная в грядущее, она, казалось, приближала его, стремясь неумолчным, широким и мощным потоком вперед, туда, где в туманной дали, разрывая суровую мглу горестей, уже все ярче вспыхивали зарницы грядущего счастья.
Вдруг раздался взрыв. Оглушительный и свирепый, он ошеломил нас своей внезапностью и жестоким несоответствием доброй музыке, по-прежнему продолжавшей струиться из приемника.
За первым ударом последовал второй. Еще более угрожающий.
Третий снаряд разорвался совсем рядом. Кто-то огромный и страшный со злобой тряхнул наш домишко. Он заходил ходуном. С потолка посыпалась штукатурка и застучала по полу. Испуганно забарабанила по оконной раме фанера. Потух зеленый глазок.
Только в печке металось пламя и длинные черные тени беспокойно вздрагивали в углах комнаты.
Все, кто сидел или стоял, бросились на пол. Мы прижимались к холодному, пахнущему морозом и пылью полу, точно он мог спасти от смертоносного буйства артиллерийского обстрела. Музыка смолкла. Да если бы она и звучала, все равно ничего нельзя было расслышать. Так сильны, близки и часты были разрывы.
Время от времени обстрел стихал, чтобы через минуту вновь взбушеваться ужасающим грохотом.
– Вот дает фриц, – с уважением проговорил залегший рядом со мною солдат, когда наступило одно из таких затиший. – И ведь точно дает, как часы. Два раза в день, в одно и то же время…
– Дурью мучается, – мрачно поправил его другой. – По пустой деревне садит. Зря только боеприпасы расходует, – и уже другим тоном, наставительно добавил. – Ему бы надо…
Что надо было предпринять немецким артиллеристам, я так и не узнал. Возобновился налет.
Сколько все это длилось, трудно сказать. Когда вблизи рвутся снаряды, бег времени заметно замедляется. Но рано или поздно всему приходит конец.
В том числе и артиллерийскому налету. Он стих столь же внезапно, как начался.
И лишь только жизнь вошла в свою колею, раздались голоса.
– Давай радио…
– Налаживай обратно музыку…
Леша недаром слыл хорошим радистом. Вскоре приемник заработал вновь. И мы опять услышали Девятую симфонию. Теперь уже финал ее.
Ликуя и радуясь, хор торжественно призывал:
И хотя почти никто не разбирал слов чужого, непонятного, а для некоторых, ослепленных войной, даже ненавистного языка, смысл того, о чем пелось, для всех был ясен. Его несла музыка – всесильная, ибо для звуков нет словесных препон и границ.
Сквозь неумолимую чреду годов и десятилетий, сквозь надолбы и завалы ненависти, страха и унижения, через траншеи и руины фронтов, сквозь колючую проволоку и рвы концлагерей, сквозь решетки зловонных гестаповских подвалов и камеры пыток, из самого логова фашистского зверя, уже близкого к издыханию, прорвалась эта прекрасная музыка.
В недобрую пору разгула смерти и разрушения бетховенская музыка звала к миру и братству.
Могучий голос Бетховена, перекрывая зловещий рык войны, торопил победу света над тьмой, торжество человечности, свободы, радости и счастья.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ЛЮДВИГА ВАН БЕТХОВЕНА
1770, декабрь – Бонн. Рождение Крещен 17 декабря.
1782 – Начало занятий с Неефе Три клавирные сонаты. 1787, весна – Поездка в Вену, встреча с Моцартом. Возвращение в Бонн.
17 июля – Смерть матери
1790 – Траурная катата на смерть Иосифа П.
1791 – Посещение Бонна Гайдном 1792, ноябрь – Отъезд в Вену
18 декабря – Смерть отца
1792-/795 – Учение у Гайдна, Шенка, Альбрехтсбергера, Сальери.
1799 – Патетическая соната
1800 – Первая симфония, 6 квартетов опус 18, балет «Творения Прометея».
1801 – «Лунная соната».
1802 – Вторая симфония. Хейлигенштадтское завещание 1804 – Героическая симфония.
1804-1806 – «Аппассионата».
20 ноября – Первое представление «Фиделио».
1806 – Четвертая симфония.
29 марта – Представление «Фиделио» во второй редакции. /506-/507 – Квартеты Разумовского /505, осень – Пятая и Шестая симфонии
1809, февраль – Договор с эрцгерцогом Рудольфом и князьями Лобковицем и Кинским об установлении годового содержания
1812, весна – Седьмая симфония
Лето – встреча с Гёте в Теплице. Письмо к «бессмертной возлюбленной».
Осень – Восьмая симфония.
1814, май – Представление «Фиделио» в третьей редакции. 29 ноября – Академия в честь Венского конгресса.
1815, 15 ноября – Смерть брата Карла. Начало опекунства над племянником Карлом.
1818 – Двадцать девятая фортепианная соната. 1819-/522 – Торжественная месса. Три последние сонаты для фортепиано.
1822 – Встреча с Россини.
1823 – Посещение Бетховена Вебером и Листом.
1824, 7 мая – Первое исполнение Девятой симфонии.
1824-1825 – Квартеты опус 127 130 и 132.
1826 – Попытка племянника Карла покончить жизнь самоубийством. Отъезд к брату Иоганну в Гнейксендорф. Возвращение в Вену, болезнь. Два последних квартета.
1827, 26 марта – Смерть.