Бетховен не забыл столь лестного для него отзыва и, будучи уже автором Девятой симфонии и Торжественной мессы, просил в декабре 1824 года издателя Иоганна Йозефа Шотта передать Юнкеру привет. Увы, к тому времени того давно не было в живых: Юнкер умер в 1797 году, когда звезда Бетховена только ещё восходила.
Эта приятная поездка должна была вызвать у Бетховена чувство исчерпанности своих возможностей при боннском дворе, да и вообще при малых дворах Германии. Как выяснилось, среди пианистов-виртуозов тягаться ему было не с кем: он легко усваивал чужие приёмы, а его манеру игры перенять не мог никто, поскольку она заключалась не столько в технике, сколько в способе музыкального мышления, оригинального и дерзновенного. Между тем он был лишён возможности концертировать, как то подобало пианисту его уровня. Обязанности Бетховена в капелле сводились обычно к сопровождению оркестра и хора. В оркестре боннского Национального театра, открывшегося в 1789 году, Бетховен играл на альте, что в то время легко мог бы делать музыкант самых скромных способностей. Да и композиторский гений Бетховена, вполне очевидный для окружающих, в Бонне был не слишком востребован: жалованье ему платили не за сочинение музыки.
Наверное, после этой поездки родной Бонн стал казаться Бетховену безнадёжно провинциальным. Где-то совсем недалеко, во Франции, кипели политические страсти и разыгрывались непридуманные человеческие трагедии; в Вене, правда, никаких восстаний и революций не происходило, зато ставились новые оперы Моцарта, — а в Бонне было всё то же самое, что несколько лет тому назад… Те же люди, тот же распорядок служб и развлечений, те же разговоры в салонах, кружках и сообществах…
Бетховен уже понимал, что он не такой, как все. Он любил этот город на Рейне, любил своих друзей и подруг, но душа его рвалась прочь из этого мира, оболочка которого, впрочем, уже начинала трещать по швам.
Он не мог бросить службу в капелле, которая давала ему стабильный заработок, позволявший содержать совсем опустившегося отца и младших братьев. Значит, надо было вновь упрашивать курфюрста отпустить его в Вену, сохранив за ним должность и жалованье. Только в Вену, и никуда больше: там был Моцарт…
В декабре 1791 года все эти надежды рухнули.
Вероятно, о смерти Моцарта, случившейся 5 декабря, в Бонне стало известно примерно к середине месяца — то есть накануне очередного дня рождения Бетховена. Мы не знаем, как воспринял он это известие. Заплакал ли от потрясения (тогда мужчины не стеснялись слёз, если повод того заслуживал), замкнулся ли в холодном отчаянии, впал ли в прострацию… Несомненно, в кругу боннских музыкантов и меценатов печальную новость обсуждали широко и обстоятельно. Никаких слухов о том, что Моцарта могли отравить, ещё не возникло — эти домыслы появились лишь около 1825 года. Ранняя смерть была в ту пору едва ли не в порядке вещей, и почтительное удивление вызывали, наоборот, образцы долгожительства. Но всё же Моцарт был особенным случаем, и его утрата казалась вопиющей несправедливостью со стороны судьбы, а то и самого Бога. Даже глубоко набожный Гайдн назвал Моцарта «незаменимым человеком». Однако именно Гайдну пришлось в какой-то мере его заменить.
Летом 1792 года Гайдн, возвращаясь из Англии, опять поехал через Бонн, на сей раз без Саломона, которого в Лондоне задержали дела. Курфюрста в резиденции не было: он отбыл во Франкфурт-на-Майне, чтобы принять участие в коронации своего племянника Франца (император Леопольд II скончался в феврале, проведя на троне всего два года). Капеллу Макс Франц с собой не повёз. Поэтому боннские музыканты могли пообщаться с Папой Гайдном в более непринуждённой обстановке. В честь желанного гостя был устроен приём в Редуте — одной из летних резиденций курфюрста в пригородной местности Бад-Годесберг. Красивое, полное света и воздуха здание в стиле позднего классицизма, расположенное в окружении живописных холмов, было совсем новым: оно возводилось как раз в 1790–1792 годах, а в наше время также используется для проведения торжеств и званых обедов. Танцевальный зал выходит венецианскими окнами прямо в парк, поднимающийся на холм, а перед залом ныне стоит бюст молодого Бетховена. Именно здесь, в Редуте, в июле 1792 года состоялось личное знакомство Бетховена с Гайдном.
Это свидание определило как дальнейший творческий путь Бетховена, так и судьбу всей европейской музыки. Гайдн, ознакомившись с бетховенскими сочинениями, признал выдающийся талант юноши и согласился взять его в ученики. Оставалось уговорить курфюрста позволить Бетховену уехать в Вену, оставив при этом за ним должность в капелле и соответствующее жалованье. Скорее всего, за переговоры взялись граф Вальдштейн и другие влиятельные люди, к мнению которых Макс Франц мог прислушаться. Но слово Гайдна было решающим.