Так Бетховен-старший оказался в 1733 году в Бонне, где находилась резиденция курфюрста. Через несколько лет к Людвигу присоединились и другие члены семьи — брат Корнелиус, свечник по профессии, и пожилые родители, Михаэль и Мария Луиза ван Бетховены, вынужденные в 1741 году покинуть Мехельн, спасаясь от кредиторов. Все эти родственники умерли за много лет до рождения нашего главного героя и поэтому никакой роли в его жизни играть не могли.
А вот дед значил для него очень много.
Красавцем Людвиг ван Бетховен не был, но обладал неким, как тогда говорили, магнетизмом. Небольшого роста, крепко сбитый, темноволосый и круглолицый, с волевым подбородком и проницательным взглядом маленьких, но живых тёмно-серых глаз, он внушал уважение и доверие — а девушкам, возможно, и более пылкие чувства. В том же 1733 году, едва обосновавшись в Бонне, 21-летний фламандец женился на местной уроженке Марии Йозефе Балль (в старых книгах её фамилию передавали как Поль), которая была примерно двумя годами младше его. Судя по некоторой скоропалительности их союза, он совершился по взаимной любви. Вскоре пошли дети. Двое старших, девочка и мальчик, умерли в младенчестве — явление прискорбное, но довольно обычное в то время. Выжил лишь третий ребёнок, сын Иоганн, родившийся в ноябре 1740 года.
Трудно сказать, утрата ли двух малышей или какие-то другие причины заставили Марию Йозефу искать утешения в вине, благо за зельем ходить далеко не требовалось: чтобы прокормить семью, придворный певчий занялся ещё и винной торговлей. Сам он, обладая волевым характером, никогда не позволял себе лишнего, но за супругой уследить не сумел.
Когда Людвиг понял, что не в силах перебороть пагубное пристрастие жены к спиртному, он поступил решительно и жёстко, поместив Марию Йозефу в монастырский приют в Кёльне, где она благополучно провела много лет, пережив мужа на два года. Разумеется, по законам того времени, пока супруга здравствовала, он не мог вступить в новый брак. Но честь семьи была спасена, а единственный сын Иоганн, как мнилось отцу, был избавлен от порочного влияния пьющей матери. У мальчика обнаружился ангельский голос. И уже в 12 лет Иоганн поступил певчим-сопранистом в хор капеллы.
Сам Бетховен-старший мог послужить живым опровержением расхожего мнения о музыкантах — гуляках, распутниках и поклонниках не только Аполлона, но и Бахуса. Будучи талантливым, трудолюбивым и серьёзным человеком, он шаг за шагом упрочивал свою репутацию при дворе. Пика процветания он достиг в период правления князя-архиепископа Максимилиана Фридриха, занявшего свой маленький престол в 1761 году и унаследовавшего капеллу предшественника, Клеменса Августа — любителя красивых дворцов, искусства, соколиной охоты и светского общества.
Обычно новый правитель не слишком жалует любимцев прежнего. Но тут всё было по-другому. Именно после смены власти Бетховен-старший стал капельмейстером. Это говорит о его особых заслугах и об особом к нему отношении: он ведь даже не являлся композитором, а это было тогда почти непременным условием для занятия подобной должности.
Должность капельмейстера считалась весьма желанной для каждого музыканта, поскольку, как правило, являлась в то время пожизненной, если только наниматель не разорялся или не выражал явного недовольства руководством капеллы. Последнее случалось редко: безответственных людей на такую работу не брали. Обычно стареющего капельмейстера не увольняли, даже если он физически уже не мог справляться со своими обязанностями. Всю черновую работу перепоручали заместителю — вице-капельмейстеру, который наследовал должность после смерти или отставки предшественника.
Бетховен-старший получал в год тысячу гульденов (или флоринов, что одно и то же). Это была обычная для Австрии и Германии того времени капельмейстерская ставка; лишь очень немногие знаменитости получали больше, а некоторые даже чуть меньше. Так, Йозеф Гайдн, начав службу у князей Эстергази вице-капельмейстером с окладом 400 флоринов, с 1765 года в качестве капельмейстера стал получать 782 флорина (в Германии и Австрии это был примерно уровень университетского профессора или среднего чиновника). В 1773 году жалованье Гайдна составило 961 флорин 45 крейцеров — то есть несколько меньше, чем жалованье боннского капельмейстера. Впрочем, реально доходы Гайдна были, конечно же, выше — как за счёт натуральных благ (обеспечение униформой, дровами, свечами, вином и т. д.), так и за счёт гонораров.