«В последние дни лета я познакомился в Теплице с Бетховеном и встретил в этом человеке, которого напрасно считают диким и нелюдимым, превосходного артиста с золотым сердцем, возвышенный ум и великодушную дружбу. Он сразу же оделил нас тем, в чем упорно отказывал князьям: сыграл нам на рояле. Я скоро близко сошелся с ним, и его благородный характер, нескончаемые флюиды дыхания Божия, которые я со священным трепетом ощущал в непосредственной близости от этого, кстати, совершенно спокойного человека, так сильно привязали меня к нему, что я во весь день не замечал неудобств общения с ним, которое вскоре стало утомительным из-за его глухоты».
А Рахель… Завязался ли между ними роман тем летом 1811 года, пока молодой поэт волочился за красотками? Некоторые так и думали: Бетховен любил подвизаться в тени мужей или женихов — хороший предлог, чтобы не брать на себя лишних обязательств. Но более вероятно, хотя одно другому не мешает, что Бетховен в Теплице находился под сильным впечатлением и испытывал влечение к юной особе, сопровождавшей поэта Христофа Августа Тидге, автора стихотворения «Надежда», которое он положил на музыку в 1804 году для Жозефины Дейм. Речь об Амалии Зебальд, певице, к которой Бетховен на краткое время воспылал нежными чувствами, о чем говорит приписка к письму Тидге: «Амалии — пламенный поцелуй, если только никто этого не увидит». Некоторые даже видели в Амалии «бессмертную возлюбленную» — таинственную женщину, вдохновившую его в следующем году на письмо, по поводу которого было сломано столько копий.
Это письмо относится к первым числам июля 1812 года. Бетховен пережил тяжелый год. Денежные проблемы не давали ему покоя. Война подорвала финансы Австрии, пришлось провести серьезную девальвацию: рента Бетховена теперь почти ничего не стоила. Он негодовал на венцев и «австрийское варварство», строил новые планы отъезда, которые быстро рушились. Он собирался уехать в Англию, тем более что угроза войны замаячила снова: Наполеон готовился пойти на Россию.
В начале июля Бетховен вновь оказался в Теплице с заездом в Прагу.
После его смерти в его бумагах (вместе с Гейлигенштадтским завещанием) нашли это письмо. Если бы требовался документ, чтобы овеять флером легенды в целом трудную и несчастную жизнь, лучшего не стоило и искать. Это письмо вызвало почти столько же вопросов, толкований, предположений, догадок, гипотез, сколько какое-нибудь Евангелие. Оно не сообщает нам ничего такого о Бетховене, его характере, любовных переживаниях, чего мы бы не могли предугадать. Оно просто окутывает один момент его жизни тайной, в которой свершаются судьбы. Бетховен приехал в Теплице 5 июля, в четыре часа утра, проделав трудный путь. На следующий день он написал:
«Утром 6 июля.
Мой ангел, мое всё, мое я, только несколько слов, и то карандашом (твоим!)… Зачем этот глухой ропот там, где говорит необходимость! Разве может существовать наша любовь иначе, как при отречении, при ограничении наших желаний? Разве ты можешь изменить то, что ты не всецело моя и я не весь твой? О Боже! Взгляни на чудную природу и успокой свой дух относительно неизбежного. Любовь требует всего и требует по праву, так и ты по отношению ко мне, и я в отношении тебя, — только ты так легко забываешь, что я должен жить для себя и тебя… Будь мы навсегда вместе, ты так же мало, как и я, чувствовала бы эту печаль. Я надеюсь, что мы скоро увидимся… И сегодня я не могу сказать, какие размышления приходили мне в голову в эти дни относительно моей жизни. Если бы мое сердце находилось возле твоего, их бы, конечно, не было. Моя душа полна желанием сказать тебе многое. Ах, бывают минуты, когда я нахожу, что слова — ничто. Ободрись, оставайся моим верным, единственным сокровищем, мое всё, как я для тебя! А что нам суждено и что должно быть, то ниспошлют боги.
Твой верный Людвиг».
«6 июля вечером.
Ты страдаешь, мое самое дорогое существо… Ах, где я — там и ты со мной! Вместе мы достигнем того, что соединимся навсегда. Что за жизнь так, без тебя!!! Меня преследуют люди своею добротою, которую я так же мало желаю заслужить, как и заслуживаю. Унижение человека перед человеком причиняет мне боль, и когда я рассматриваю себя в связи с мирозданием, — что я и что тот, которого называют Всевышним?.. Как бы ты меня ни любила — всё же я люблю тебя сильнее, — не скрывайся никогда от меня, — покойной ночи. Ах Боже, так близко! Так далеко! Разве не небо — наша любовь? Но она так же незыблема, как свод небесный!»
«7 июля.
Доброго утра! Еще в постели мои мысли несутся к тебе, моя бессмертная возлюбленная, — то радостные, то грустные в ожидании, услышит ли нас судьба. Жить я могу только с тобой — или совсем не жить. Да, я решил блуждать вдали от тебя, пока не буду в состоянии кинуться к тебе в объятия, назвать тебя совсем моею и вознестись вместе с тобою в царство духов. Да, к несчастью, это должно быть так! Ты себя сдержишь, ты знаешь мою верность тебе — никогда не может другая овладеть моим сердцем, никогда, никогда! О Боже, почему надо бежать того, что так любишь? Но это неизбежно — жизнь моя теперь полна забот. Твоя любовь делает меня счастливым и несчастным в одно и то же время. В мои годы я нуждаюсь в некотором однообразии, в ровности жизни; может ли это быть теперь, при наших отношениях? Будь покойна; только смотря покойно вперед, мы можем достигнуть нашей цели — быть вместе. Вчера, сегодня — как страстно, со слезами, я рвался к тебе, тебе, тебе, — моя жизнь, мое всё! До свидания! — О, люби меня, никогда не сомневайся в верном сердце твоего Л.
Вечно твой, вечно моя, вечно вместе».
Попытка разрешить загадку «бессмертной возлюбленной» стала обязательным этапом для исследователей. Прежде чем привести различные — и многочисленные — гипотезы и разгадку, которая кажется очевидной на момент написания этой книги (пока не появится новая), позволим себе несколько замечаний.
Во-первых, это письмо было найдено у Бетховена, отсюда два предположения: либо оно так и не было отправлено, либо возвращено ему или отдано обратно по соображениям деликатности. Если верна первая версия, значит, Бетховен считал его неуместным, неподобающим, тщетным, свидетельством любовного увлечения, сильно похожего на пароксизмальный приступ. Известно, что этот одержимый страстями, но слабовольный человек порой переживал приступы, близкие к бреду, напоминающие мифоманию. Сам тон письма передает состояние, в котором эротическое возбуждение примешивается к использованию традиционных символов из немецких сказок: странствие через темный лес грозовой ночью (впрочем, это подлинное обстоятельство), обряд посвящения перед впадением в экстаз. Что же до мечты о совместной жизни и счастье вдвоем, вечно отвергаемый Бетховен положил ее в основу своей любовной психики, сочетающей желание и страх, wishful thinking[13] и неискренность, которую, наверное, не вполне осознавал. Когда кризис миновал, он попросту убрал это письмо к прочим бумагам, словно протрезвев. Если же письмо прислали назад, всё еще проще: его иллюзии по поводу чувств предмета его страсти в очередной раз оказались развеяны.
Остается узнать, кто эта женщина, которой предназначена пышущая страстью проза. На сцену выходят ищейки. Долгое время они не могли прийти к согласию о том, в каком году было написано письмо, и по-прежнему расходятся по поводу личности адресатки. Но верно и то, что за два века исследования существенно продвинулись вперед: были обнаружены новые документы, полицейские рапорты, позволяющие проследить за перемещениями «объектов» по записям в гостиничных журналах, письмам, и сегодня год уже не вызывает сомнений: 1812-й.