Бетховен бросился туда, вместе с Хольцем. Карл был в сознании и при виде дяди пришел в ярость. Он больше и слышать не хочет о нем: «Хватит. Не донимай меня больше упреками и жалобами, всё кончено».
Десять лет борьбы, неловкой и дикой любви, разочарований и тревог, безумия, непоследовательности, яростно ревнивого воспитания, которым Прометей хотел вылепить свое творение, — и всё кончилось здесь, перед этим враждебным и замкнутым подростком с окровавленной повязкой на голове.
Но это был еще не конец. В Австрии самоубийство считалось преступлением, согласно общераспространенной католической морали, высшим проявлением глупости. Стоит ли пробуждать мертвецов и судить их, убивать во второй раз? А когда выжил…
В полиции Карл обвинил во всём дядю: это из-за него он хотел покончить с собой, он слишком дурно с ним обращался. Единственный способ избежать суда — записаться в армию и, разумеется, Бетховен должен отказаться от опекунства. Поскольку теперь стало ясно, что именно довело Карла до отчаяния и такого поступка: отсутствие религиозного воспитания. Кстати, пока Карл лежал в больнице, куда его перенесли, его каждый день навещал священник.
Бетховен терзается стыдом, угрызениями совести и злобой на племянника. И любовью — она никуда не делась. Он пишет ему, пытается вернуть доверие к себе, если оно когда-то было. Но теперь Карл, вернувшийся с того света, уже непроницаем для таких попыток, словно слова дяди больше не достигают его: он спокоен, решителен, отчужден. Он согласился, даже сам решил уехать в армию, как только сможет.
В эти минуты полного смятения Бетховен был не один. Стефан фон Брейнинг взял на себя судебные хлопоты и опеку Карла. Тем временем Бетховен продолжал мстительно преследовать его мать, брызжа ядовитой слюной:
«Ему нельзя позволить общаться с матерью, чрезвычайно развращенной особой. Ее глубоко порочная и дурная натура, то, как она беспрестанно побуждала Карла вытягивать из меня деньги, а затем делиться награбленным с ней, скандал, вызванный рождением ее дочери, отец которой до сих пор не обнаружен, а также уверенность в том, что общение с матерью приведет его к встречам с далеко не добродетельными женщинами, — вот чем объясняются моя тревога и мое ходатайство. Сожительство с такой особой, как она, не сможет наставить молодого человека на путь добродетели».
Жалкое упорство в ненависти. Словно ему самому нужно оправдаться, сбросить с души тяжкий груз собственной вины — это типично для людей, у которых чувства преобладают над разумом.
Если бы люди, находившиеся рядом с ним, не знали его, они никогда не догадались бы, что он пережил такую трагедию. Он шутил, говорил о новых планах и упорно работал над Квартетом № 16. Последствия великих потрясений часто сказываются много позже, но становятся от этого сильнее.
Хотел ли он укрепить семейные узы? Сделать приятное Карлу, вышедшему из больницы? Он согласился, без особого воодушевления, провести осень в Гнайксендорфе у брата Иоганна. Странный поступок. На упрашивания Иоганна он сначала ответил: «Я не поеду. Твой брат???!!!» Этого было бы достаточно, чтобы пробежал холодок. Но Иоганн упорствовал, и Карл примкнул к нему. В конце концов Людвиг уступил.
Всем было тяжело. Бетховен был хмур, раздражителен, всем недоволен. Его невестка из кожи вон лезла, чтобы ему угодить, поставила цветы на подоконник в его комнате — а он ее на дух не выносил. Даже попытался убедить брата лишить жену наследства в пользу Карла. Не стоит и говорить, что тот не согласился. Еда казалась ему отвратительной, хотя в этом явно было лукавство и мелочность. Или это смерть вела свою подрывную работу? Он был убежден, что все преследуют его, перешептываются за его спиной, а Карл со своей теткой нарочно играют пошлую музыку, чтобы доводить его до белого каления. И потом, он не выносил вульгарности парвеню своего брата и его жены.
1 декабря он поспешно уехал из Гнайксендорфа вместе с Карлом, трясясь на повозке молочника под ледяным дождем. До Вены было 80 километров, пришлось сделать остановку на захудалом постоялом дворе без очага. Бетховен дрожал от холода всю ночь, ему было плохо. На следующий вечер, в Вене, он свалился от двустороннего воспаления легких. И не вставал до самой смерти.
Последний бой
Мало чью агонию описывали и комментировали так подробно, как бетховенскую. Рассказ о его физическом упадке, о его страданиях, о смерти, которая никак не могла совладать с этим крепким телом, больно читать: пневмония, водянка и под конец давно угрожавший цирроз, который свел его в могилу 26 марта 1827 года.
По легенде, Карл бросил дядю на произвол судьбы, когда они вернулись в Вену, не позвал к нему врача и отправился пировать. Это клевета. На самом деле он заботился о нем как преданный сын. Обратился за помощью к доктору Браунхоферу, который отказался прийти. Второй врач тоже ответил отказом. Наконец, Хольц, извещенный 5 декабря, привел доктора Вавруха, светило венской медицины. Конечно, достопочтенный профессор был сведущ в своей области, но он первым делом озаботился гонораром, а потом, подобно врачам, высмеянным Мольером, заговорил на латыни; Бетховен сразу обозвал его дураком.
На какое-то время ему стало лучше. Пневмония отступила. Он приободрился и даже надеялся скоро выздороветь.
10 декабря он снова свалился. На сей раз уже цирроз начал свою разрушительную работу. Болезнь подкосила его. Что произошло? Болезнь была вызвана душевным потрясением. Вот как об этом вспоминает доктор Ваврух:
«Я застал его взволнованным, совершенно пожелтевшим; страшная холерина чуть не прикончила его за ночь. Эту мощную вспышку вызвал сильный гнев и глубокое страдание, доставленные проявлением неблагодарности в его отношении и незаслуженным оскорблением. Дрожа как в лихорадке, он корчился от боли, терзавшей его печень и кишки. Его ноги, до сих пор лишь слегка опухшие, невероятно раздулись. С этого момента у него развился плеврит, мочеиспускание стало редким, печень — твердой и бугристой, желтуха разлилась по всему телу. Любящее участие друзей вскоре успокоило грозный переворот, в нем произошедший: он утих и забыл нанесенное ему оскорбление. Но болезнь прогрессировала гигантскими шагами».
Новая ссора с Карлом? Удар в спину, нанесенный кем-то из его окружения? Нам это неизвестно. В тот момент рядом с Бетховеном находились только его племянник, Хольц и Брейнинги — отец и сын. Присутствие Герхарда всегда доставляло ему радость, словно он на закате дней обрел-таки желанного сына. «Бетховен был необычайно добр, — пишет Герхард фон Брейнинг, — он часами болтал со мной, мальчишкой, и прощал мне все мои детские фантазии».
В последующие дни Шиндлер, словно привлеченный запахом смерти, вновь занял свое место подле Бетховена. Хольц всё чаще отлучался, готовясь к скорой свадьбе, и Шиндлер вновь забрал власть над умирающим Бетховеном. Переходя, по своему обыкновению, от властности к лести, он старался создать вокруг Людвига пустоту.
Его живот вздулся от застоявшейся жидкости. Решили сделать пункцию. 20 декабря Ваврух прооперировал Бетховена, которому стало немного легче. «Пусть лучше вода течет из живота, чем капает с пера», — шутил он.