— Что тебе нужно, Брюс Уэйн? — спросила она. Ее голос сегодня был тихим и раздраженным, в нем не было привычной бравады. Ощущение, что что-то не так, только усилилось.
— Не знаю, читала ли ты новости, — ответил он, хотя в глубине души догадывался, что она, каким-то образом, уже обо всем узнала. Казалось, она знает обо всем. — Но полиция обнаружила тайник Ночных бродяг под зданием «Беллинг…
— Поздравляю, — перебила она его. Она перевернулась, и теперь Брюс мог более отчетливо видеть лицо девушки. Мадлен смотрела на него, не поднимая головы. — Похоже, ты все-таки умеешь следовать инструкциям.
Сегодня от ее обычной игривости не осталось и следа. Исчезла ее обычная дразнящая улыбка, сменившись холодным, отстраненным выражением. Брюс озадаченно моргнул. Он сам не понимал, почему ее сегодняшнее расстроенное поведение так беспокоит его.
— Зачем ты это сделала? — спросил он. — Почему ты дождалась меня и только потом начала скармливать информацию полиции? Ты же знала об этом помещении, ты знала о кирпичной стене. Ты явно была замешана в деятельности Ночных бродяг. Так почему сейчас? Какой смысл?
— Может, я решила начать жизнь с чистого листа, — с сарказмом ответила Мадлен.
Снова воцарилась тишина. Брюс внимательнее пригляделся к собеседнице. Когда он начал осматривать ее руки, он заметил кое-что новенькое — черно-синий синяк на предплечье. Если точнее, четыре маленьких синяка, как будто их оставили чьи-то пальцы. Его взгляд переметнулся к лицу девушки. Теперь он видел, что в тени вокруг одного из глаз Мадлен скрывается еще один темный синяк.
Мадлен Уоллес была преступницей, печально известной убийцей, попавшей в тюрьму по обвинению в трех жестоких убийствах — но в тот момент Брюс Уэйн забыл об этом обстоятельстве. Он видел перед собой лишь девочку своего возраста, свернувшуюся в тугой клубочек, пытающуюся защитить себя от окружающих. Ее обычная надменность сменилась уязвимостью.
Снаружи донесся приглушенный раскат грома. Мадлен выругалась.
— Ненавижу грозы, — призналась она, — если из-за молний случатся перебои с энергией, мы окажемся заперты здесь, словно крысы.
Брюс покосился на дверь ее камеры.
— Ничего с тобой не случится, — заверил ее юноша. Он что, и правда пытался утешить ее? — А даже если что-то и случится с энергией, я уверен, что власти всех вас эвакуируют.
Мадлен проигнорировала его слова и продолжила смотреть в пустоту.
— Всего лишь крысы в клетке, — произнесла она еще тише. Затем вздрогнула и съежилась сильнее обычного. «Да у нее боязнь замкнутого пространства», — подумал Брюс.
— Ты в порядке? — спросил он. — Что с тобой случилось?
Ей потребовалась еще одна долгая пауза для ответа.
— Сегодня я отказалась принимать лекарства, — наконец, произнесла она. — У нас случилась небольшая стычка.
Лекарства. Драккон ничего о них не говорила.
— Они ударили тебя? — уточнил он.
— А разве это не очевидно? — Мадлен подняла голову и с усмешкой уставилась на него. Затем снова откинулась на подушку и вздохнула. — Не говори Драккон, что ты об этом знал, — попросила она, — пусть и дальше считает меня тяжелым случаем.
— Мне очень жаль, — произнес Брюс. И, к его удивлению, юноше и правда было жаль. Фингал под глазом выглядел ужасно. Тот, кто его оставил, бил достаточно сильно. Брюс вспыхнул от гнева. Он подумал о том заключенном, которого Джеймс впечатала в стену во время его первого визита в лечебницу. Да, заключенный напал на Брюса, но у Джеймс, кажется, не было никаких сомнений в том, что обращаться с подопечными нужно жестко. Уэйн и представить себе не мог, что они позволят себе так обращаться с кем-то столь юным, как Мадлен. Интересно, Драккон в курсе?
— Это не твоя вина, — пробормотала Мадлен. Она потянулась и свесила ноги с кровати. Затем взглянула на него. — Ты спросил, почему я решила рассказать тебе об этом подземном бункере.
Брюс молча кивнул, ожидая продолжения.
— После смерти твоих родителей как ты справлялся с утратой?
Брюса словно обухом по голове огрели. «Осторожнее».
— Какое это имеет отношение к делу?
Девушка свела плечи вместе и стала казаться еще более миниатюрной.
— Люди всегда ждут, что ты быстро оправишься от потери, не так ли? — Мадлен отвернулась в сторону. — Первые несколько месяцев все тебе сочувствуют. Затем, постепенно, о тебе начинают забывать, и однажды ты обнаруживаешь, что стоишь на кладбище в одиночку и гадаешь, почему все остальные смогли переключиться и заняться своими делами, а ты стоишь тут и молча несешь на себе точно такое же бремя, и тебе по-прежнему больно. Людям надоедает твоя скорбь. Они хотят говорить о чем-то новом. И ты перестаешь рассказывать, как тебе больно, потому что не хочешь никому надоедать.