Эти туфли его доконают. Престиж? Образ? Просто у департамента не было желания покупать нормальную обувь. Он слишком хорошо знал, какова цена политкорректности. Ровно та же самая, что и у всего остального.
Зубная паста отправилась на старую мягкую щетину. У молодого человека недавно открылась повышенная чувствительность эмали, и недавно на дежурстве он заскочил в аптеку за особым средством. Позже ему знатно влетело от начальства, но об этом и говорить нечего. Гадостный сладковато-мятный вкус заполнил рот, который не видел еды уже несколько часов и не увидит ещё столько же. Парень поморщился, спюнул. Прополоскал рот, смывать лекарство полностью было нельзя.
Приятного аппетита, Джонни, радуйся тому, что имеешь.
Но Джонатан всё ещё попадал в разряд исключений. Его от моря таких же дураков по всему миру отличал только один интересный момент: его выбор был добровольный. Каждый проклятый час из его проклятой жизни подвергался вороху оправданий.
Он мотался по окраинам столицы, таскался по вокзалам, спускался в метро, гонялся за отребьем по трущобам, только чтобы увидеть Саманту и девочек. Его семья жила слишком далеко от этой грязи, в маленькой деревушке, окружённой бесконечными лугами.
Может, там и не было идеально, но один взгляд в окно говорил обо всём. Булыжная мостовая, ещё не уничтоженная асфальтом манила к себе, представлялась такой мягкой. Её холодные каменные объятия обещали избавить тебя от любой проблемы, вторили любой идее, клялись в покое и вечном футляре.
И многих манил этот зов.
И многие уходили в полёт.
Но не Джонни, Джонни знал, что он кому-то нужен. Белые волосы, васильковые глаза и ослепительная улыбка среди трав маячили перед его глазами каждую ночь. Две рыжие смешные девчонки бегали вокруг неё, а он вставал перед ней на колени и улыбаясь обнимал за пояс.
А потом наступало утро, просыпался город, и просыпалась всякая мразь. Кто-то должен был за ней прибирать.
На душ времени не было. Он наскоро оделся, застегнулся по уставу, нацепил значок, большей условности и представить нельзя, надел фуражку и вышел вон из квартиры.
Холодный утренний дух тут же встретил его шквальным огнём холодного воздуха. Другие обречённые так же выползали из своих унылых домов в унылые мирки. Некоторые узники показательно-образцово улыбались, зная, что сегодня от самих себя получат пулю в лоб. А те, кто даже пулю себе позволить не сможет – верёвку.
Прочие же не стеснялись выглядеть естественно, им не было смысла кому-то что-то показывать, и они знали, что никогда не вырвутся из круга. Все, кому надо, уже проявили достаточно храбрости и ума, чтобы уйти. А что делать им?
Один парень, оборванный ирландец, неизвестно как сюда попавший, шёл по тротуару со злобной улыбкой. Он сегодня вечером намеревался напиться, как собака, и разбить кому-нибудь башку. Черноволосый ублюдок был второй по показателю счастья, отдел маркетинга записал бы его в образец идеальной модели.
А первым оказался он, Джонатан. Он шёл к вокзалу, блаженно поглядывая на часы. Через восемнадцать часов он сядет на поезд, затем ещё одна бессонная ночь, ему не привыкать, и он будет дома. Он сказал "дома"? Нет, эта кутузка самостоятельного заключённого никогда не была ему домом, просто местом, где он спал и зализывал раны.
У него для этого было не слишком много средств, кроме надежды. Слишком молод, чтобы пить, и слишком стар, чтобы мастурбировать. Однако, несмотря ни на что, парню повезло: он любил молодую жену, дочек, и совместный быт не тревожил их чувства.
Джонатан знал, что скоро он с ними увидится. Осталась только эта смена, а потом – заслуженный отдых в объятиях семьи. Он уже чувствовал, как поцелуи его дочек будут обжигать кожу. Крохи такие смешные, наверное, уже подросли....
Вокзал был почти пуст. Его коллег не наблюдалось, только парочка контролёров, тройка бездомных, которых уже знали настолько, что не трогали, и несколько людей с сумками, которые ждали неведомых поездов или которым просто некуда было идти.
Первые лучи солнца показались на платформе, началось привычное марево, которое превращало мозги в кашу, а сердце в моторчик от фена. Сержант, старая австралийская пьянь, не просыхающая со Вьетнама, специально поставил его на это место. Он знал, что парень уходит в отпуск и впервые в жизни решил подумать о ком-то, составляя расписание.
Почему здесь? Потому что в других местах, знайте ли, режут. Здесь же намного легче: стоишь, протекаешь, таскаешь бомжей за шкирку, может быть, разнимешь драку, проверишь документы, но не больше. Проверять загородные проезда – мечта откровенного дегенерата. Никакого использования мозга, никакого смысла.