А ещё спокойная обречённость и даже какая-то радость от того, что в ней, в этой действительности, он нашёл человека.
– С вами всё в порядке, сэр? – задал патрульный дежурный вопрос.
Под не дежурную ситуацию.
– Всё в порядке, – спокойно ответил мужчина, – Просто меня хотят убить.
– Что? – Джонни не слышал собственного голоса.
Вопрос вырвался на автомате.
– Да, я серьёзно влип, приятель, – человек невесело улыбнулся, при этом в его глазах стелилась горечь.
Перед патрульный возник образ Моники, всё отдаляющийся и теряющийся во мгле. Этот парень действительно страдал, он просил его о помощи, конечно, не в открытую, но, если бы не все эти люди вокруг, человек молил бы его на коленях прямо на брусчатке.
– Позади меня, около газетного киоска, – тихо сказал человек, – приглядись внимательнее,
Их было двое. Оба одеты неброско, на вид совершенно обычные, можно было подумать, что парень просто сошёл с ума, но их лица… их лица, гладко выбритые и бесчувственные, были словно собраны на конвейере. Такие лица, обычно, носили строгие костюмы, надевали строгие очки и вели с людьми строгие разговоры.
Джонни хватило одного взгляда, чтобы понять: эти господа настолько высоко поднялись над обычными преступниками, что обычный полицейский будет для него не более чем аперитивом. Этому учишься сразу, когда начинаешь патрулирование на месте преступления.
Эти бледные пустые глаза умеют смотреть.
– Я никого не вижу, – соврал Джонни.
Ему никак не хотелось связываться с этим парнем. Образ Моники снова проскользнул где-то в памяти образов.
– Врёшь, – не отрываясь от сигареты сказал парень, – я понимаю, что тебе не до этого, и такой калибр ты точно не потянешь. Но просто поговорить со мной ты можешь. Чёрт тебя дери, я же всё-таки приговорён!
– Сэр, вы…– строго начал Джонатан, но человек перебил его примирительным жестом.
В его голосе впервые прозвучали искренние нотки.
– Знаю, знаю, я вёл себя плохо, – он невесело улыбнулся, – но я выкурил последнюю сигарету и теперь у меня есть последнее желание.
– Прекратите, сэр, или… – Джонни осёкся.
– Или что? – издевательски проговорил парень из-под взгляда затравленной крысы, – Застрелишь меня? Сейчас это был бы не худший вариант.
Патрульный молчал. Пусть он выговорится, во всяком случае, пока народ не разойдётся. Избавиться от него всё равно нельзя, так пусть хоть этот несчастный бродяга отвлечёт его от смутных мыслей. В конце концов, он не так отвратителен как те, с кем ему обычно приходилось иметь дело.
– Можешь ничего не говорить, – предложил мужчина, – просто послушай. Я прошу тебя, ведь ты, приятель, последнее, что я вижу.
Человек достал из кармана ещё одну смятую сигарету и прикурил от тлеющего окурка, затем меткий бросок отправил окурок в стоящую у стенки урну. До неё было примерно метров пять.
Человек улыбнулся.
– Всё ещё хорош.
– Вы хотели мне о чём-то рассказать, – напомнил Джонатан.
– Да, прости, приятель, – опомнился незнакомец, – Всё это слишком далеко зашло. Слишком....
Из его груди вырвался судорожный вздох. Выражение лица говорило о потерянной удаче и извечной горечи, но глаза…глаза оставались прежними. Неподвижный взгляд обречённого, расфокусированный и мёртвый.
– Моё имя тебя не заинтересует. Если честно, я уже и сам его не помню. Всё это началось тогда, когда я впервые ограбил банк. Я был мелким чертёнком, однако уже тогда обладал золотыми руками.
Человек осёкся, закурил, вытер с лица улыбку счастливых воспоминаний и продолжил:
– Знаешь, есть такой зуд в голове, когда тебе не хочется, как полный придурок, работать по шестнадцать часов в сутки и ждать машину, которая тебя заменит? Вот такой зуд и сидел у меня в голове с молодых ногтей. Тебе-то это не знакомо. Не хочу тебя обидеть, но такие, как ты, всегда будут нужны таким, как они.
Джонатан знал. В детстве его посещали подобные мысли. Он был умным мальчиком, и понимал значение слова "свобода". Его считали шалопаем и непоседой, к полиции у него никогда склонности не было, скорее, наоборот. С полным портфелем ворованных конфет не хочется думать о законе как об инструменте справедливости. Скорее, подумаешь о том, что нечего есть, и закон об этом знать не знает.
Так было, пока его не выгнали из дома. Пареньку было некуда податься, и он загремел в особую школу, для самых отбросов. А оттуда было только два пути. И Джонатан выбрал второй.
Судя по всем, стоящий перед ним мужчина был ярким представителем первого.