– Ждать сапёров, – мой голос прозвучал холоднее, чем я думал, – займись пока обороной. Обустрой пулемётные точки, обеспечь снабжение боеприпасами, расставь группы прикрытия. И ещё скажи снайперам, чтобы как можно чаще меняли позиции. Вруби, кстати, глушилку, сейчас можно, сержант?
Сержант бросил сигарету на землю и положил руки на автомат.
– Возьми инженеров, пусть перекроют все мелкие улицы и подходы, что ведут в город. Погоним их по главной улице и в кварталах накроем из миномётов. Остальным быть на чеку, как только начнут долбить, открывайте перекрёстный. Не давать им рассеиваться, всё ясно?
– Но капитан, – начал было лейтенант, но я оставался неумолим.
– И накормите девчонку. Выполнять.
Возвращаясь в дом, я услышал за собой топот сотен ног. А через минуту у меня в руках уже дымился котелок флотских макарон и кружка горячего кофе. Помнится, где-то в моём рюкзаке валялся полупустой сухпай, может, из него удастся что-то выжать.
Девочка сидела и пыталась глядеть в окно, смешно вытягивая шею. Ей очень мешала дверь шкафа, но она не двигала её с места, наоборот, уцепилась ещё сильнее. Когда малая услышала мои шаги, то тут же виновато обернулась. Сама же при этому никуда не сдвинулась, кажется, она начинает осваиваться.
Под дверцу с моего пинка отправился кусок кирпича, теперь о ней можно было не беспокоиться.
– Тут тебе кое-что ребята передали, держи.
Я достал из разгрузки полоску брезентовой ткани, аккуратно завернул в неё котелок и протянул ей. Девочка осторожно взяла его двумя руками, при этом чуть не обожгла себе пальцы. Она посмотрела внутрь.
А потом вдруг трепетно, как-то по-детски простодушно, втянула в себя ароматную дымку, закрыв глаза. И улыбнулась, ласково так…
Она сжалась всем телом, будто желая, чтобы запах проник в каждую частичку её души. Мне даже показалось, что она забудется и встанет с полки, поддавшись зову уюта, но нет. Девчонка так же, как и мы, пробовала жизнь по чуть-чуть. Осторожно, чтобы не познать на себе её хрупкость, этому малую научила война.
Пока девочка почти дико уплетала из котелка макароны, я аккуратненько поставил чай в подножье её пледа, чтобы ткань хоть немного прогрелась. Она не шелохнулась, только продолжала есть. Потом я нырнул в рюкзак и принялся его осматривать. Медпакет, пара запасных магазинов, фляга со спиртом. Ага, вот и сухпай.
Невелик улов: спецбатончик и парочка пакетов сгущёнки. Но лучше, чем ничего.
– Держи.
Девочка обхватила руками кружку и маленькими глотками пила раскалённый чай, морщась от боли. Увидев, что я ей протягиваю, она очень удивилась, а потом посмотрела на меня сияющими глазами.
– Приберёг на всякий случай, – продолжил я, когда она всё-таки разорвала этикетку и жадно впилась в батончик зубами, – знал, что пригодится.
Девчонка ничего не говорила, просто грызла батончик, запивая его чаем и мурлыкая от удовольствия. Когда ещё такое увидишь?
– Ты давно тут?
Она подняла голову и задумалась. Затем подняла от кружки три пальца.
Я оторвал верхнюю полоску пакетика сгущёнки и отдал ей, второй положил рядом.
Трое суток? Ей же на вид лет четырнадцать. Рехнуться.
А она сидела и со смешным румянцем на щеках задумчиво посасывала синий пакетик, как будто ничего и нет вокруг. Кажется, где-то в её голове лениво бродили чайные мысли.
На ожившие поначалу зелёные глаза постепенно накатывала дремота.
– Сколько ты уже не спала?
– А ты? – внезапно спросила девочка.
Я удивился.
– С чего это ты взяла, что я не спал?
– Ты держишь глаза слишком открытыми, – сказал она, – почти не моргаешь. В них красные стрелки, а ещё ты тяжело дышишь и очень бледный. Поспи.
– Будут тут ещё мне всякие бесенята приказывать, – улыбнулся я, – на вот, лучше. Это тебе за догадливость.
Она заулыбалась, взяла из моих рук второй пакетик сгущёнки, повертела в руках, но положила в складки пледа.
– Всё равно поспи, – сказала она с озорной заботой в голосе, – ты же устал, я вижу.
– Ты тоже, – парировал я, – давай лучше ты.
– Я…– она осеклась, – я…боюсь выпасть.
Девчушка уже клевала носом. Я подошёл к ней ближе, взял за плечи и приложил её голову к бронежилету.
– Вот так. Попробуй немного прикорнуть.
Она подняла голову и обеспокоенно посмотрела на меня.
– Может, всё-таки вздремнёшь, а я покараулю?
– Спи, пигалица! – улыбаясь, прикрикнул я, – Я что, собака, чтобы тут на полу разлечься?
– Я не пигалица, – тихо сказала она откуда-то из глубин разгрузки, – мне уже пятнадцать.
– Всё равно спи, тебе сейчас нельзя клевать носом. Ничего не бойся и закрывай глаза, я держу тебя.