Затем он потребовал огласить вердикт. Он был единодушным. Я был признан виновным. Фадж зачитал приговор. «Как несовершеннолетнего, Гарри Поттера нельзя приговорить к поцелую Дементора, но он приговаривается к заключению в Азкабан». У меня началась истерика, я плакал, умолял, настаивал, что я был невиновен. Они не обращали на меня внимания. Я начал кричать и Фадж наложил заклятие молчания. Я неистово оглядывался, пытаясь найти поддержку. Я смотрел на Гермиону и Рона, но видел ненависть в их глазах. Лицо Дамблдора было маской гнева, и я знал, что он был направлен на меня. На лицах моих учителей было отвращение вперемежку с гневом. Затем я увидел Сириуса. Хотя он был собакой, я отлично мог понять его выражение. Я не увидел гнева. Вместо этого Сириус выглядел как живой труп. Он выглядел таким разочарованным и печальным, что я снова начал плакать. Он действительно думал, что я сделал это! Два Аврора сняли с меня цепи и сопроводили меня в камеру, где я должен был ждать транспорт в Азкабан. У меня не осталось ни сил, ни желаний. Я не мог двигаться, сидя в камере. Мой мир буквально обрушился. Все, кого я знал и кому доверял, отвернулись от меня. Они предали меня. Когда-то я обещал себе, что до тех пор, пока есть люди, которые заботятся обо мне, люди, которым я доверяю, я не сдамся. Теперь все кончилось. Дамблдор (на его лице уже не было гнева) подошел к камере и сказал голосом, который прозвучал таким старым, усталым и полным боли «Ты сделал очень серьезный и очень неправильный выбор, и теперь ты должен жить с этим последствием. Я не думаю, что когда-нибудь пойму, почему ты сделал это выбор, но я не могу заставить себя поверить, что у тебя злое сердце. Я думаю, что ты сделал ужасную… ужасную ошибку, но я надеюсь ради тебя же, что у тебя есть оправдание своему выбору». Лицемерный ублюдок. Я бы рассмеялся ему в лицо, если бы заклятье молчания было снято. Как будто затем, чтобы добавить соль на раны, он сказал: «Ты погубил свою жизнь, Гарри, но это не все. Ты разрушил надежду сотен людей и разрушил жизнь Шлярика. Ты был смыслом его жизни, и ты просто уничтожил его». Затем он ушел. Через несколько минут пришли два дементора вместе аврором и телепортировали меня сначала на берег, а затем на лодку, которая должна была отвезти меня в Азкабан. Из-за дементоров я потерял сознание. Я проснулся в камере допросов Азкабана. Два аврора пытались заставить меня рассказать о планах Волдеморта, о моих планах, о моих сообщниках, обо всем. Мне почти нечего было сказать им, а то, что я сказал (что я знал из своих видений), они приняли за еще одно свидетельство, что я работал на Волдеморта. Они не стали даже использовать сыворотку правды, я был просто узником, они использовали старые методы, когда думали, что я лгу или не хочу отвечать. Они использовали пытки.
В мире магглов это называется «жестокость полицейских» и наказывается законом. В мире волшебников нет таких законов. А если и есть, то тех, кто применяет пытки, никогда не ловили, потому что у узников нет прав. Это было ужасно, это было унизительно, это было хуже всего того, что сделал мне Волдеморт (но не хуже того, Волдеморт делал в моих видениях). После того, как я потерял сознание, меня поместили в камеру, которая стала моим домом на следующие десять лет. Через день я почти сошел с ума. Мне чудилось, как умирают мои родители, как умирает Седрик, как воскресает Волдеморт, вновь и вновь я переживал предательство. Затем я стал вновь переживать в деталях каждое свое видение. Я снова и снова видел, как тех людей мучают, захватывают и убивают. На второй день я попытался покончить самоубийством. Я был полностью сломлен и хотел только покоя. Конечно, авроры не могли отпустить меня так легко и спасли мне жизнь. На время лечения меня поместили в изолятор. (Они предпочитали естественное выздоровление, что просто продлило мучения.) Изолятор был еще хуже, чем сама тюрьма. Неделю я лежал на холодном металлическом топчане, не в состоянии двигаться из-за повязок и цепей, которыми меня приковали, не в состоянии думать, потому что два дементора свободно бродили вокруг меня. Каждый день меня насильно кормили супом и поили водой. Затем я был брошен назад в мою камеру, за дверью которой в течение недели двадцать четыре часа в сутки находился дементор. После этой недели я был готов умереть от естественных причин. Я хватался за остатки здравого смысла. Мой здравый разум оставил меня. Если бы я мог вспомнить, что я был невиновен, тогда бы я не сошел с ума. Иногда я забывал. Иногда на недели я проваливался в черную дыру внутри меня, в дыру, которая засасывала меня, которая манила меня сладким освобождением. Иногда я буквально сходил с ума. Нет, я не бормотал бессвязные слова, а просто ничего не делал. Затем, по-видимому, я как-то пришел в себя и вспомнил, где я был, почему я здесь находился, все. Мой мир рушился и рушился снова и снова. Затем Волдеморт вышел из тени и начал проявлять инициативу. Каждую ночь я видел его, слышал его, чувствовал, что он делал. Связь стала прочнее, чем когда-либо, так как он становился все сильнее и сильнее. Казалось, он делает эту связь крепче и крепче. Очень скоро мои видения стали преобладать над часами бодрствования. Иногда все, что я мог сделать, это держаться за свой шрам и стонать, так как чувствовал, что умираю от всей этой боли и агонии. Я был слаб, я умирал с голоду и мучение продолжалось. Мое тело выжило, чего не скажешь о моем рассудке. Я не знаю, сколько я был там, пока не пришло время для ежегодного медицинского осмотра. Врач высказал свое профессиональное мнение, что мы были все еще живы, и если мы были близки к смерти из-за плохого питания, то надо дать телу питание (а внезапный приток необходимых питательных веществ мог бы убить нас, потому что наши тела не смогут справиться с ним), чтобы заставить нас жить дольше.