- Не хочешь ли посидеть с нами? Дон как раз говорил мне, что он с Запада.
Огонь отбросил на его лицо алый отблеск. Оно было еще румяное с мороза, классически красивое, уверенное, спокойное. На пальто блестели снежинки.
- Дон, - Милдред поднялась и подошла к нему совсем близко. - Давайте-ка я возьму ваше пальто, Дон, - по-хозяйски сказала ояа.
- Нет... пожалуйста, не беспокойтесь...
- Я не хочу, чтоб вы подумали, будто у нас негостеприимный дом. Дайте я помогу вам спять пальто. - И она затеребила его воротник. - Мне хочется, чтобы вы чувствовали себя у нас совсем как дома.
- Право, не надо, благодарю вас, - в голосе его прозвучала нотка досады.
- Но...
- Я предпочитаю остаться в пальто.
Лицо Милдред вытянулось и на миг стало совсем детским. Наверно, печальное детство было у нее, подумала Бетти-Энн, но тотчас Милдред вновь обрела свой хрупкий защитный панцирь и, стараясь не выдать голосом обиду, беспечно защебетала:
- Я... ну... ну, ладно. Я вижу, вы хотите поговорить наедине.
- Если вы не возражаете, - сказал Дон.
- Нисколько, - любезно и холодно ответила Милдред. И, чуть помедлив, прибавила: - Мне завтра предстоит жуткий тест по литературе, так что все равно пора заниматься.
Когда она ушла, Дон сказал:
- Она подошла и села напротив меня и стала раскладывать на столике пасьянс. Я ни слова не сказал, а она посмотрела на меня и говорит: "Я на последнем курсе по социологии". Я опять молчу. Тогда она говорит: "А вы откуда?" Я сказал - с Запада. Наверно, она узнала мое имя вот от той женщины.
Бетти-Энн посмотрела на него с недоумением.
- Мне казалось, вы говорили моим родителям, что вы откуда-то из здешних мест, - серьезно сказала она.
Он кивнул, глядя в огонь.
- Так было удобнее. - Потом обернулся к ней. - Вы можете сейчас выйти из этого дома?
- Д... да... наверно, если захочу...
Только теперь она заметила, что у него какой-то особенный, правда, едва ощутимый выговор, такого она, кажется, йи у кого прежде не слыхала.
- Наденьте пальто. Я хочу, чтоб вы пошли со мной.
Он сказал это сухо, повелительно, и ей захотелось резко ответить "Нет", Но она сдержалась, было что-то в его лице, какая-то смутная напряженность, может быть, даже печаль что-то такое, что притягивало к нему, заставляло прощать странную грубость.
- Посмотрите на меня, - сказал он. - Я должен рассказать вам кое-что о вас самой. Посмотрите на меня. Вы пойдете со мной?
Она посмотрела ему в глаза. И от их выражения сердце ее забилось чаще.
- Пойду. - Она коснулась его руки. - Это о моих родителях?
- И не только об этом, Бетти-Энн. Мне надо очень многое вам рассказать.
- Я надену пальто.
- Пожалуйста.
Когда она снова сошла вниз, он ждал у дверей. Миссис Ривс кивнула ей и ласково сказала:
- Не забудьте, милочка. Не позже одиннадцати.
Дон безмолвно распахнул дверь, и из тепла и света они вышли в холодную тьму.
- Куда мы идем?
- В отель Дрейиера.
Смутные чувства вызвал он в Бетти-Энн. Не то, чтобы он ей нравился. И, наверно, не следовало бы так уж безоглядно ему доверять. Но, однако, что-то странно связывает их, и нельзя понять, что же это за родство.
- Мне не позволят подняться в номера, - сказала она.
- Идите мимо конторки как ни в чем не бывало. Все будет в порядке.
Она подставила лицо снегу. Наверно, надо бы опасаться, а ей не страшно. Или нет, пожалуй, страшно - только не его самого, но вдруг он расскажет что-то такое, чего ей лучше бы о себе не знать. Они миновали церковь (снег поскрипывал под ногами), Вышля за пределы белого студенческого городка. Свернули на главную улицу, и вот уже перед ними лежит деловая часть Нортхемптона.
У Бетти-Энн застучали зубы, она взялась за его руку.
В свете неоновых огней падающий снег становился оранжевым, дыхание превращалось в морозный пар, из какого-то бара послышался смех. Они шли. А город нагружался в сон.
Перед гостиницей Дрейпера они потопали ногами, отряхнули прилипший к подошвам снег.
- Идемте. Никто не обратит на вас внимания.
Они поднялись на крыльцо, прошли мимо конторки; сонный портье равнодушно посмотрел сквозь Бетти-Энн, словно ее тут и не было, она взглянула на Дона - лицо у него стало спокойное и ненапряженное.
Снизу, из ресторана, доносился нестройный хор голосов. Послышался девичий смех.
По ступеням, которые покрывал истертый ковер, они поднялись на третий этаж. Дон подвел Бетти-Энн к дверям номера и тихонько постучал.
- Это я, Дон, - сказал он.
- Войдите.
Он отворил дверь, пропустил Бетти-Энн вперед. И закрыл за собой дверь.
На постели лежал человек.
- Сядь, Бетти-Энн, - сказал он. Лицо у него было старое, изрезанное морщинами, глаза глубоко запали, губы тонкие и волосы совсем белые.
Она вгляделась в его лицо.
- Но... но ведь, - удивленно начала она, - вы же не старый!
Человек, лежащий на постели, кивнул.
- Она нашего племени, - сказал он. И продолжал: - Можешь называть меня Робин. То, что я расскажу тебе, странно и удивительно, Бетти-Энн.
Она посмотрела на него огромными, распахнутыми глазами.
- Не бойся.
- Я... я не боюсь, - сказала она, хотя сердце неистово колотилось. И сама не могла понять, правду ли сказала.
- Закрой, пожалуйста, глаза, друг мой, - сказал Робин.
В голосе его, как и в голосе Дона, слышалось что-то чужое. И не только в голосе. И лицо, и весь он был какой-то нездешний.
Бетти-Энн не могла определить, что же это, как не могла бы сказать, откуда она знает, что он не старик, и откуда это ощущение, будто их связывает какое-то родство. Она закрыла глаза. Безмолвно шевельнулись губы. Молча стояла она на пороге неведомого. И ждала.
- Слушай внимательно, - сказал Робин. - Ты слышишь мои мысли?
После минутного молчания она устало выдохнула:
- Да.
В мозг ее вторглось что-то извне - это было ужасно, возникали и таяли слова. Неясные, они не складывались в фразы, и за ними чувствовался этот чужой. Все в ней возмутилось, она попыталась воспротивиться этим словам, но они наплывали опять и опять, и возмущение угасло.
- Передавать этот язык мыслями слишком трудно. Символы слишком... тяжеловесны. Нет, не тяжеловесны, а... в здешнем языке нет подходящего слова. На языке Фбан это "оксу". Ты поймешь. Ты узнаешь много языков. Дай себе отдых, мой друг. Я хочу показать тебе что-то еще. Ты расслабилась?