Неутомимо урчал мотор. Дорога шла вдоль железнодорожного полотна, на подъёме пыхтел паровоз. Они обогнали поезд, и немного погодя Бетти-Энн слышала его заунывный свисток у переезда.
— Расскажите мне о планетах, — попросила она. — Расскажите, что я увижу.
— Всего не расскажешь…
— Мне бы хотелось писать красками. Что там можно писать?
— Писать? Ну, вот планета Олики. Там очень красивое голубое озеро.
— Мне бы написать что-нибудь вроде того каменистого поля.
— Но ведь оно такое бесцветное, ты не находишь? — В голосе Дона было искреннее удивление: ему явно никогда не пришло бы в голову писать какое-то там поле.
— Вы, конечно, видели так много всего… Но разве вы не видите — наперекор камням, наперекор снегу это поле такое неспокойное, оно только и ждёт минуты, когда можно будет ожить.
— Да, это верно, ты права, — пришёл на помощь Робин.
— Тут налево, — сказал Дон.
Несколько миль ехали молча. Потом дорогу пересёк скованный льдом ручей (на середине лёд был словно тоненькая плёнка), через ручей перекинут нескладный, с высокими перилами мост. Под тяжестью машины с грохотом запрыгали доски настила. Едва миновали мост, Робин направил машину на немощёную дорогу, протоптанную рыбаками. С обеих сторон теснились деревья, высохшие ветви нависали над машиной, царапали металлическую крышу ломкими пальцами.
— Автомобиль нам больше не понадобится, — сказал Дон. — Можно оставить его здесь.
Робин рывком остановил машину, все трое вышли.
— Ты был прав. Дон, — сказал он. — Здесь ни души. Надёжное место.
Ракета стояла в лесу, в тридцати или сорока ярдах от них. Вокруг неё чернела мёртвая, выжженная земля.
— Ну как, Бетти-Энн, сумеешь сейчас перевоплотиться? — спросил Робин.
— Кажется, сумею, — ответила она.
По телу её прошла дрожь, оно начало преображаться, на этот раз всё шло легче, и вдруг ей захотелось заслужить их похвалу, она ощутила могучую силу, таящуюся в новом отсеке мозга, и пустила её в ход.
— Деревце! — радостно воскликнул Дон. — Смотри, какое деревце, Робин! Какие прелестные листья! Она обернулась очень славным деревом!
(Морозный воздух. В облачной дымке яркое солнце).
— Способная ученица, — сказал Робин.
Она снова преобразилась — на этот раз она не знала, чем станет, просто дала волю тому, что ощущала.
Дон пристально вгляделся в то серое и смутное, что возникло на месте деревца в яркой и пышной зелени, и, содрогнувшись, отвернулся.
— Не знаю, что это такое, но глаз не радует, — сказал он.
Тогда она позволила своему телу принять подлинную форму, обрела свой истинный облик, и на мгновенье её сковала странная неловкость, неуклюжесть; новыми губами трудно было произносить земные слова, говорить же мыслями ещё не удавалось, ведь она не знала языка Дона и Робина и только теперь поняла, что весь долгий путь в машине они молча переговаривались, а она не слышала их мыслей.
— Мне было как-то… печально, что ли… Оттого, что я улетаю.
— Пора, — сказал Робин.
И Дон помог ей подняться в ракету.
Уже в воздухе, глядя на быстро уходящие вниз и назад деревья, Дон сказал:
— Ты, должно быть, очень взволнована. Ведь тебя ждёт столько нового.
Но сейчас, когда она отрывалась от Земли, в ней поднялось такое смятение, что не хватило сил ответить. Молча стояла она у иллюминатора, который затуманили низкие облака. Вот уже мутное клубящееся марево скрыло от неё лес. А ракета все набирала скорость. Холодные металлические стены смыкались вокруг неё, хотелось колотить по ним кулаками, но поздно, теперь уже не вырвешься. Дом остался далеко внизу, далеко-далеко, и под эти её мысли уходил всё дальше и дальше — такая даль, что уже не разглядеть, не различить, не удержать…
— Недалеко от мексиканского побережья ждёт Большой Корабль, — сказал Робин. — Мы уже скоро будем там.
Её мутило от быстрого подъёма, хотелось за что-нибудь ухватиться. “Пройдёт, — говорила она себе, — пройдёт”. Она думала о звёздах, о своём новом обличье, и чужие ещё губы шевелились, и она думала: это моё племя.
Ракета набрала высоту. И медленно повернула на запад. Время шло-то ли миг, то ли вечность, и облака остались позади, и ещё дальше внизу — Великие Озера, словно тянулись из-за горизонта чьи-то руки и манили её, и старались удержать.
И вот уже новые поля, и новые леса, новые ручьи и широкие равнины, и могучая река рассекает рыжую землю. Потом высоко взметнулись горы, — острозубые скалистые кряжи вонзались в грозовые облака, и облака цеплялись за их вершины. И на остроконечных пиках сверкал снег.