Бетти-Энн
* * *
Мостовую припорошило мокрым снежком, и машину слегка занесло в сторону.
— Пожалуйста, сбавь скорость, — сказала женщина, а младенец беспокойно заворочался.
Мужчина бросил взгляд на светящийся циферблат часов.
— Надо спешить, — сказал он.
— Нас подождут, — возразила женщина. — Ш-ш, — мягко успокоила она младенца.
Мужчина чуть подался вперёд, пристально вглядываясь во тьму. Снег налипал на ветровое стекло, и проворные дворники оттесняли его в стороны.
— Они подумают, что с нами что-нибудь случилось, и отправятся дальше, — сказал он.
— Не отправятся, — возразила она, нежно покачивая младенца.
Мокрая дорога, круто изгибаясь, шла вверх, и мужчина сбавил скорость.
— Что там на указателе расстояния? — спросил он.
— Десять тысяч сто… сто девять, — при тусклом свете женщина не сразу разобрала цифры на шкале.
— Значит, осталось миль десять, надо глядеть в оба, как бы не пропустить поворот.
— У нас ещё почти полчаса, так что, пожалуйста, сбавь скорость, — попросила она.
Он неохотно ослабил нажим на ножную педаль. Младенец громко заплакал.
— Физически она чувствует себя совсем неплохо, — сказала женщина. — Ей это даётся легче, чем нам.
— А вот перевоплотить её будет непросто, — сказал он. — Другой она ведь не была.
Они замолчали, слышен был только шорох машин. Потом женщина спросила:
— Тебе это доставило удовольствие?
— Да, было занятно. Очень милый мирок. От здешней зелени прямо глаз не оторвать.
— Был один дивный закат.
— На той планете, что возле Элсини, закаты куда красивее. Помнишь, тот, когда облака…
— Сбавь скорость, милый, очень тебя прошу! Мне просто не по себе от такой гонки.
Раздосадованный, он снова взглянул на часы.
— Времени сколько угодно, — сказала она.
— Нам предстоит проехать ещё солидное расстояние. Почти целая миля до того уродливого белого дома, помнишь? И ещё довольно далеко за ним, нельзя же было поставить корабль на виду.
Женщина ласково поглаживала младенца.
— На свой лад милая планета… Ты заметил, в этом воплощении девочка явно растёт? Я думаю, она прибавила несколько фунтов. Ты только посмотри, какие у, неё пухлые ручки!
— В конце концов, другой она ведь не была.
— Милый, для такой дороги машина ужасно неудобна. Может быть…
— Мы уже почти у поворота.
— Осторожней! Осторожней! — в ужасе закричала она.
Впереди вырос грузовик. Он стоял поперёк дороги. Машина неслась вверх по крутому косогору прямо на него. Фары на мгновенье выхватили из тьмы силуэт водителя — лёжа на спине на мокром бетоне, он возился с одним из задних колёс.
Мужчина с силой нажал на тормоз. Женщина ахнула, машина судорожно качнулась, соскочила на обочину, пронеслась мимо застрявшего грузовика и помчалась дальше вверх по косогору. Мужчина отчаянно вертел баранку руля, силясь вновь вывести машину на бетон. Передние колеса застряли в колее. Мужчина чертыхнулся, бешено рванул руль влево; руль выскользнул у него из рук, и машина оказалась наконец на свободе.
Нескончаемо долгое мгновенье она качалась, нелепо накренясь, и рухнула на бок. Она катилась под откос, снова и снова перевёртываясь в воздухе, пока не налетела на могучий кедр, росший ярдов на двадцать ниже. Её смяло о ствол — и всё замерло, только одно переднее колесо ещё лениво крутилось вокруг своей оси.
Мужчину отбросило на женщину; тела их были неподвижны, и медленно, секунда за секундой, жизнь уходила из них — тела опали, истаяли, и скоро на их месте осталась лишь горстка сероватой пыли.
А на дороге шофёр грузовика, побелев от ужаса, махал в сторону машины электрическим фонариком. Долгое время он не слышал ничего, кроме однообразного шума капель, падающих с дерева напротив.
Потом явственно послышался плач младенца.
После этого несчастного случая долгое-долгое время, целую вечность Бетти-Энн (хотя в ту пору её ещё так не звали) различала лишь загадочную смену рук и лиц, света и теней. Вначале — полжизни, даже больше, чем полжизни, — она постоянно ощущала сильную, неизвестно откуда исходившую боль. Всякий раз, стоило няне чуть коснуться её левого бока, она начинала плакать, но не понимала ещё, что мучительная боль эта связана с действиями няни, и даже не отдавала себе отчёта, что, заслышав её шаги, испытывает страх.
Руки, которые к ней прикасались, вначале казались ей такими же далёкими, как стены, и видела она их так же смутно. Все существовало где-то само по себе, не связанное одно с другим и всего меньше с нею.
Впервые начал проясняться какой-то порядок вещей, когда она поняла, что едва что-то притронется к её губам — и тотчас проходит внезапная жгучая боль, возникшая вовсе не в губах. Потом она обнаружила, что стенка колыбели мешает движению её кулачка. А после этого, когда представление о пространстве мало-помалу укоренилось, она остро ощутила все убыстряющийся ритм в смене света и тьмы.
Ещё позднее она начала понимать, откуда исходит сильная боль, но к тому времени боль стала уже не так мучительна. Она таилась в левой половине её тела, главным образом в плече. Однажды девочка впервые заметила, что кулак левой руки крепко сжат. Она попыталась пошевелить пальцами, но они не слушались. Она заплакала и так в слезах уснула.
Когда её перевезли из больницы в Дом сирот, время потекло быстрее, но месяцы все казались длинными — ведь каждый составлял ещё такую большую часть её жизни. Наконец настал день, когда в привычный распорядок дня, состоящий из еды, гимнастики и сна, вторгся незнакомый запах, новые негромкие голоса, какое-то неясное, но доброе бормотанье и мягкие ласковые руки. Всего милей руки.
— Какая славная девчушка! — сказала женщина.
Мужчина согласился, а няня сказала:
— Ей повредило руку во время аварии. Бедная девочка уже никогда не сможет ею пользоваться.
Мужчина и женщина что-то сочувственно прожурчали.
Хотя Бетти-Энн не могла этого знать, но позднее мужчина и женщина беседовали с седовласой директрисой Дома сирот, а потом ушли, чтобы обдумать всё, что связано с усыновлением ребёнка, у которого, в сущности, только одна рука.
Машина, в которой нашли Бетти-Энн, ржавела на свалке металлического лома. Пыль на сиденье сгинула, как прошлогодний снег. Расследование несчастного случая давно прекратили. Человечество уже видело и ещё увидит немало такого, что куда удивительней разбитой машины и брошенного на произвол судьбы младенца.
Бетти-Энн запомнила те нежные руки и ждала их возвращения.
Но вот руки наконец вернулись, и она (в ту пору её уже звали Бетти-Энн) радостно загулькала и, когда её подняли, стала даже брыкаться от восторга,
Торжественно и проникновенно, словно Бетти-Энн могла понять, что ей говорят, директриса сказала:
— Это твои новые родители, Бетти-Энн. Мама Джейн и папа Дейв. — И прибавила: — Я уверена, она будет вам хорошей дочерью, миссис Селдон, вы это заслужили.
— Конечно, хорошей, — сказал мистер Селдон. — И умницей! Она и сейчас умный воробушек, её на мякине не проведёшь.
— Мы сперва собирались взять ребёнка постарше, — сказала его жена. — В сущности, мы вовсе не думали брать девочку. Пока не увидели Бетти-Энн.
Они говорили ещё разные слова, такие же для неё непонятные, а потом её укутали в одеяло, и после этого в лицо ей брызнул яркий солнечный свет, она ощутила движение вперёд, от которого слегка подташнивало, услышала незнакомый шум.
Джейн внимательно разглядывала стиснутый кулачок Бетти-Энн — больной руке приятно было в этой тёплой ладони.
— Какие у неё крохотные пальчики, — сказала Джейн.
— Ну-ка поглядим, — сказал Дейв, быстро взглянув через плечо. — Гм. Верно. Да, чуть не забыл. Когда приедем домой, надо испечь ей именинный пирог.
— А она для этого не слишком мала?
— По-моему, нет. У меня на первом дне рожденья пирог был наверняка. На день рожденья мне всегда пекли пирог. Когда я поступил в колледж, помню, на первом курсе моя двоюродная бабушка Амелия прислала мне пирог, а сверху лежали девятнадцать маленьких свечек, завёрнутые в вощёную бумагу. Малышке непременно надо испечь пирог.