— Ну как, Бетти-Энн, сумеешь сейчас перевоплотиться? — спросил Робин.
— Кажется, сумею, — ответила она.
По телу её прошла дрожь, оно начало преображаться, на этот раз всё шло легче, и вдруг ей захотелось заслужить их похвалу, она ощутила могучую силу, таящуюся в новом отсеке мозга, и пустила её в ход.
— Деревце! — радостно воскликнул Дон. — Смотри, какое деревце, Робин! Какие прелестные листья! Она обернулась очень славным деревом!
(Морозный воздух. В облачной дымке яркое солнце).
— Способная ученица, — сказал Робин.
Она снова преобразилась — на этот раз она не знала, чем станет, просто дала волю тому, что ощущала.
Дон пристально вгляделся в то серое и смутное, что возникло на месте деревца в яркой и пышной зелени, и, содрогнувшись, отвернулся.
— Не знаю, что это такое, но глаз не радует, — сказал он.
Тогда она позволила своему телу принять подлинную форму, обрела свой истинный облик, и на мгновенье её сковала странная неловкость, неуклюжесть; новыми губами трудно было произносить земные слова, говорить же мыслями ещё не удавалось, ведь она не знала языка Дона и Робина и только теперь поняла, что весь долгий путь в машине они молча переговаривались, а она не слышала их мыслей.
— Мне было как-то… печально, что ли… Оттого, что я улетаю.
— Пора, — сказал Робин.
И Дон помог ей подняться в ракету.
Уже в воздухе, глядя на быстро уходящие вниз и назад деревья, Дон сказал:
— Ты, должно быть, очень взволнована. Ведь тебя ждёт столько нового.
Но сейчас, когда она отрывалась от Земли, в ней поднялось такое смятение, что не хватило сил ответить. Молча стояла она у иллюминатора, который затуманили низкие облака. Вот уже мутное клубящееся марево скрыло от неё лес. А ракета все набирала скорость. Холодные металлические стены смыкались вокруг неё, хотелось колотить по ним кулаками, но поздно, теперь уже не вырвешься. Дом остался далеко внизу, далеко-далеко, и под эти её мысли уходил всё дальше и дальше — такая даль, что уже не разглядеть, не различить, не удержать…
— Недалеко от мексиканского побережья ждёт Большой Корабль, — сказал Робин. — Мы уже скоро будем там.
Её мутило от быстрого подъёма, хотелось за что-нибудь ухватиться. “Пройдёт, — говорила она себе, — пройдёт”. Она думала о звёздах, о своём новом обличье, и чужие ещё губы шевелились, и она думала: это моё племя.
Ракета набрала высоту. И медленно повернула на запад. Время шло-то ли миг, то ли вечность, и облака остались позади, и ещё дальше внизу — Великие Озера, словно тянулись из-за горизонта чьи-то руки и манили её, и старались удержать.
И вот уже новые поля, и новые леса, новые ручьи и широкие равнины, и могучая река рассекает рыжую землю. Потом высоко взметнулись горы, — острозубые скалистые кряжи вонзались в грозовые облака, и облака цеплялись за их вершины. И на остроконечных пиках сверкал снег.
Ракета сотрясалась от скорости, рёвом двигателей прощалась с уносящейся назад сушей. (Западное побережье… она видит его впервые и уже никогда больше не увидит, и над ним занимается заря.)
— Расскажите мне о планетах, — взмолилась она. — Скорей.
— Скоро ты все увидишь сама, — сказал Дон.
— Расскажите хоть что-нибудь, но прямо сейчас. Пожалуйста!
— Ну, на Кину оранжевые горы.
— А какие они? — допытывалась Бетти-Энн. (Нет, не надо ни о чём больше думать, только слушать!)
— Потерпи, это надо видеть своими глазами. Мы обычно проводим там целый день.
— День?…
— Для оранжевых гор это не так уж много, — сказал Дон.
— Нет, не то… Разве можно все как следует увидеть за один день? — спросила Бетти-Энн.
— Я не совсем тебя понимаю, — сказал Дон.
— Но мне хотелось бы по-настоящему узнать эти оранжевые горы. А реки там есть?
— Право, не знаю… Там есть реки, Робин?
Не отрываясь от пульта управления, Робин негромко откашлялся.
— Что-то я не заметил.
— Тут всё дело в красках, Бетти-Энн, ты разве не понимаешь? — сказал Дон. — Цвет сам по себе.
— Верно, — подтвердил Робин. — Краски. Это главное.
Под ними яростно дыбились густо-зелёные и серые воды океана, белая пена вскипала и пузырилась, точно в пасти бешеного пса. А дальше воды синели, хрустально искрились, потом густая синева посветлела, успокоилась, простёрлась нежно-голубой обманчивой гладью. Крошечный пароходик выпустил из трубы утренний дымок. А впереди, совсем близко, ждала ночь: ракета обогнала солнце.
— Всегда есть на что посмотреть, — вдруг сказал Дон. — На свете так много всего.
Бетти-Энн пошла в хвост корабля.
— Странная она, — безмолвно сказал Дон Робину.
Робин неотрывно глядел вниз, на океан, освещённый луной.
— Вижу Большой Корабль, — сказал он.
И круто направил ракету вниз. Навстречу взревел океан. Робин выровнял ракету.
— Входной люк открыт, я вижу, — заметил Дон.
Бетти-Энн посмотрела вниз, на серебряный корабль. Он легко покачивался на волнах, огромный входной люк зиял, точно жадная разверстая пасть, и весь он — гладкая и сверкающая тюрьма, готовая её поглотить.
Окажись она сейчас дома, она сказала бы Дейву и Джейн, что почувствовала себя плохо, заняла у Джун денег и поскорей поехала домой, потому что боязно болеть в колледже, среди чужих. А потом, когда придёт письмо, она разорвёт его и скажет, что все уже прошло, и вернётся в колледж. Она пропустит всего неделю или около того, и ей разрешат продолжать ученье, только сперва пожурят, скажут, что она очень глупая, — если заболел живот, надо было обратиться в студенческую амбулаторию, а не ехать больной, чуть ли не через весь континент, вдруг бы это оказался аппендицит! Притвориться больной несложно, ведь она теперь хорошо владеет своим телом и сумеет изобразить любой, симптом.
И тут она поняла, какая удивительная сила заложена в ней. Пока, за эти немногие часы, она узнала ещё только самую малость. Что таится в глубине её существа? Много ли ей ведомо такого, о чём доктора и не подозревают? Такого, чего даже и вообразить не могут художники? Такого… Она подумала о старике Кларке — о том, что так грозно, неотвратимо растёт у него внутри.
Быть может, ей ведомо и это?
Какая же сила дана ей теперь, когда она познала себя! Необоримое волнение поднялось в ней. Впервые за эти часы ещё смутным, но ошеломляюще несомненным предстало перед ней будущее, она поняла, в чём её роль, её предназначение… и её обдало жаром.
Но теперь уже поздно.
Внизу без конца и края простёрся океан, отрезал ей все пути; она взглянула на Дона, на Робина, безмерная печаль охватила её — за них и за себя тоже, а внизу бескрайний неодолимый океан катил свои воды к далёким горизонтам.
Робин ввёл ракету-разведчик в лоно Большого Корабля и закрепил её там.
К Бетти-Энн подошёл Дон.
— Не плачь, — сказал он. — Мы уже на месте. — Он улыбнулся. — Пойдём. Мы на Большом Корабле. Ты наконец дома. И сейчас мы отправимся в путь.
— Правда? — спросила она.
Они вышли из ракеты в огромный ангар.
— Я подожду закрывать люк, сначала справлюсь в рубке, все ли разведчики вернулись, — сказал Робин.
Дон наклонился и стал осматривать какую-то вмятину в корпусе их ракеты.
Вернулся Робин.
— Все уже дома. Сейчас закрою люк.
— Я скажу Бетти-Энн. Ей, наверно, захочется посмотреть из рубки, как мы взлетим.
Шаги Робина затихли. Тяжёлая крышка люка со звоном захлопнулась. Опять шаги. И голос Робина:
— Что случилось?
— Как странно. Только что она была здесь. Бетти-Энн! Откликнись, Бетти-Энн!… Да где же она?… Бетти-Энн!
— Уж наверно ей захочется посмотреть взлёт, — сказал Робин.
— Бетти-Энн! — крикнул Дон, но отозвалось одно только гулкое эхо.
Они озадаченно переглянулись, покачали головами.
— Бетти-Энн! — снова позвал Дон.
— Куда она девалась, чёрт побери? — сказал Робин.
За стенами Большого Корабля низко над горизонтом повисла луна, и, точно утомлённый любовник, лениво дышал океан, и сверкали во тьме далёкие звезды. А над умиротворёнными водами, широко раскинув могучие крылья, летела навстречу дню большая одинокая птица..2007