Без боя не сдамся
Часть первая
Глава 1. Послушник
Сквозь ветви орешника пробивалось августовское солнце. Яркие пятна света ложились на горную тропу, слепили туристов.
— Жарко! – прикрыв глаза рукой, улыбнулась Маша. На её щеках появились милые ямочки.
— Скоро к водопаду придём, охладишься. — Подмигнул Никита, веснушчатый парень лет двадцати пяти. – Посмотри-ка: самшит колхидский.
Слева, в широкой трещине провала на камнях плескался ручей. По неровным склонам обрыва тянулись вверх тёмно-зеленые заросли. Мелкие, глянцевые листочки источали терпкий аромат.
— Ух, ты! – сказала Маша. – Огромные. А запах какой! Мм, как на море!
Никита довольно улыбнулся – удалось-таки поразить спутницу.
— Реликт третичного периода. — Блеснул он знаниями. — Можно найти и двадцатиметровые экземпляры.
Из группы, которую повёл по маршруту Никита, Маша оказалась самой благодарной слушательницей. Её друзей: Юру, Антона и девчонок, Катю и Вику, реликты, похоже, не интересовали.
Маша и Никита уже спустились с холма, а ребята всё еще плелись следом и обсуждали что-то своё, то и дело заглядывая в смартфоны.
Прорезая зелёную долину, грунтовая дорога, усеянная булыжником, убегала вперёд — к лысым серым скалам.
— Позагораю немного, чего время терять, — сказала Маша и стянула спортивную футболку, оставшись в топе от купальника и маленьких джинсовых шортах.
— О! Маруся обнажается, — послышался сзади смешок Юры. – Берегись, комары сожрут!
— Да нет у нас комаров, ночью только москиты. И то мало, — хмыкнул Никита, неприкрыто разглядывая идеально сложенную девушку с золотистой кожей, тонкой талией, соблазнительными округлостями и стройными ножками. До вчерашнего вечера он был убежден — подобные красотки бывают только в журналах, и те — дело рук толпы гримёров и умельцев Фотошопа. Однако вчера во дворе соседки Семёновны он встретил именно такую «модель с обложки». Она улыбалась, «как живая», и сама заговорила с ним! В первую секунду Никите хотелось дотронуться до незнакомки и убедиться, что гостья из столицы – не плод воображения и не побочное явление после недавнего эксперимента с грибочками. Ан нет, Маша была реальна, и пару тысяч за услуги проводника, которые он от неё получил, тоже хрустели по-настоящему.
— Ты тут вырос? – вырвала Никиту из раздумий Маша
— Нет, я из Еката. В городе жить надоело, — многозначительно сказал Никита, не признаваясь, что попросту прячется в горах от вездесущего военкомата. – Познаю здесь иные формы жизни. Вон справа, глянь, скит мужской.
— Правда, что ли? — Маша посмотрела на заросли кукурузы, скрывающие меж глянцевыми листьями нежные початки с чуть лиловой бахромой, на бесконечные ряды фасоли, что цеплялась за длинные колья высушенными зноем стеблями, и звонко рассмеялась: — Да нет тут скита, огороды какие-то!
— Конечно, огороды. У этих бородатых умников, знаешь, какое хозяйство! Сами себя кормят, чтобы от общества не зависеть. А нас зато учить пытаются, как жить, — с неприязнью заметил Никита. – На подругу мою вчера батюшка наехал. Вообще как с цепи сорвался: грех, мол, в короткой юбке возле церкви тусить. Типа так только проститутки ходят…
Маша прыснула:
— Да ладно! А я тогда в купальнике кто?
— Демон-искуситель, как и все женщины. И сидит в тебе чёртик. Страшненький такой, злобненький. А лучше вон у монаха, поди, спроси, — ухмыльнулся Никита и кивнул в сторону, — видишь его?
Маша всмотрелась повнимательнее — за посадками высилась чёрная фигура. Монах стоял неподвижно, и Маше показалось, что он не сводит с неё глаз.
— Учат, говоришь? – хитро сощурилась она.
— Ага.
— Ну-ну, может быть, и сидит чертик.
Маша стянула резинку, и рыжие блестящие кудри рассыпались, закрыв спину до самых бедер. Завлекающе улыбаясь, она провела пальчиком по шее и ниже, будто смахивая каплю пота. Достала из сумочки воду и с самым соблазнительным видом принялась пить, запрокинув пол-литровую пластиковую бутылку, потом подняла её выше и струйки потекли на плечи и грудь.
— Да ты, и правда, искусительница, — сглотнул Никита, судорожно соображая: она дразнит его или монаха.
— Терпеть не могу ярлыки, — спокойно пожала плечами Маша, выходя из «образа». – Уж если на меня будут их цеплять, пусть это будет хоть чем-то оправдано.
Она вытерлась платком, как ни в чем не бывало.
— Для кого представление? – послышался сзади смешок. Это подоспели Юра и Антон.
— Никита, уж не для тебя ли? – ехидно поинтересовалась светловолосая Вика. – Ты тогда половину гонорара верни.
— Похоже, это для детей кукурузы, — хихикнула Катя, поймав Машин взгляд.
Никита, смутившись, хрипло произнёс:
— Пойдёмте дальше, а то так и к заходу солнца до водопада не доберёмся.
Шестеро молодых людей зашагали вдоль скитских огородов. А по другую сторону, прячась за зеленью кустов, за теплицами и деревьями, неслышно, словно чёрная тень, метнулся парень в подряснике.
— Я не пойму, — вдруг остановился Юра, — тот тип следит за нами, что ли?
— Какой тип? Где?!
— Это он на вас, девчонки, засмотрелся, — загоготал Юра, – им же нельзя ничего такого. А тут три такие дивы топают. Или это ему ты, Маруся, показывала зарисовку из рекламы Уотерс — «Жара и жажда»?
— Хэй, бро! – крикнул Антон фигуре в рясе, скрывшейся теперь за дощатым сараем. – Братишка! Иди сюда! С девчонками познакомим!
Туристы расхохотались, а Никита прошёл чуть вперёд, будто был не с ними. Он довольно скалился, чувствуя себя отомщённым.
— Чувак! Да они не кусаются! Честное слово! Хорошие девчонки! Отче, иди сюда, — не унимался Юра.
* * *
Но молодой послушник не показывался. Прижавшись лицом к тёплым доскам сарая, он дрожал. В висках стучало, по спине тёк горячий пот. Послушник не мог совладать с собой. С застилающим разум гневом он ударил по тонкой дощатой стене и, пробив её кулаком, прошептал сквозь зубы: «Сволочи».
Глава 2. «Помилуй мя, грешнаго»
Уже третий год Алёша Колосов жил при Святодуховом ските. В первый день здесь ему сказали: "Запомни два слова: простите и благословите". И именно их поначалу произнести было невыносимо трудно.
Долго он оставался обычным трудником[1], и лишь недавно ему дозволили принять послушание. Просил Алёша благословления батюшки и на постриг, но отец Георгий отказал, говоря: «Монах – это воин Царя Небесного, который бьётся на передовой. Он не может отступить и уйти с поля, позади него – Бог и Царствие Его, а впереди – невидимые, иногда неведомые враги. Для монаха смертельная битва длится всю жизнь. Сначала он отрекается от мира, потом совершает подвиг, и только в конце его ждёт награда или посрамление. Не спеши, Алёша. Ты не готов ещё. Совсем не готов. Всему своё время».
Алёшина битва шла в основном с самим собой: с желанием поспать и полениться, со слабостями и старыми привычками. Неделя к неделе, месяц к месяцу, год к году среди икон и людей, отрёкшихся от радостей мира — атмосфера скита пропитывала Алёшино нутро, растворяя привычки и воспоминания о прошлой жизни.
Скит благоустраивался и разрастался. Монахи были страннолюбивы: принимали трудников и летом, и зимой – послушаний всегда хватало. Кто-то приезжал, попросту оставшись без работы, кому-то хотелось вкусить благости – почувствовать себя иначе, кто-то помышлял о постриге, а кто-то – об исцелении. Приходили сюда и бывшие уголовники, желающие «перекантоваться», и совсем неверующие, кому податься было некуда. В первый Алёшин год в скиту чуть ли не каждый день разнимали братья трудников, особенно когда новичка задирал кто-нибудь из случайных людей. Но они уезжали, а дёрганный, злой на весь мир мальчишка оставался. Не отсылал его отец Георгий – нагружал работой, беседовал подолгу то строго, то ласково, наказывал епитимьями: дополнительными послушаниями и долгими часами молитв, но не прогонял. А когда достроили новый дом-общежитие, отдал настоятель Алёше, ещё и не послушнику пока, отдельную комнатку-каливу. Два на два метра всего — да не со всеми жить. Роскошь по уставу скита дозволительная лишь инокам. Отец-эконом даже повздорил из-за этого с игуменом, но слово отца Георгия было последним. Всегда.