— Пойдём вместе, — сказала Катя.
Маша стянула сарафан и посмотрела на расцарапанные ветками и сухостоем ноги, а потом на свой наряд с вырванным на боку клоком:
— Им теперь только полы мыть…
— Не беспокойся, — заверила её Катя, — у костюмера наверняка что-то припасено.
Когда девушки вышли на улицу, голова Маши ещё гудела, но то ли от валерианы и пустырника, то ли из-за изнеможения после слёз внутри наступило мутное спокойствие с горьким послевкусием.
Приближаясь к церкви, Катя и Маша заметили полукругом собравшийся народ: бабулек в платочках, притихшую ребятню, перешёптывающуюся группу туристов, нахмуренных станичников и несколько солидных персон в рясах у роскошного внедорожника. В центре возвышалась серая кабина мини-грузовика. Возле неё переминался озадаченный Юра. Завидев девушек, он махнул им рукой, но как-то неопределённо, будто сам не знал, подозвать их, или напротив, показать, чтоб проходили мимо.
Пока Катя и Маша пробирались к Юре, до их слуха донёсся женский шёпот:
— Представляешь? Тута митрополит вроде храм смотреть приехал, из машины вылез, а Гришка как кинется к отцу Георгию: «Батюшка, у меня монах ваш мёртвый!»
— Ай-яй-яй. А кто ж это?
— Та не знаю. Ходил парнишка…
В просвете между чужими фигурами Маша рассмотрела низкую, заменяющую кузов платформу, окружённую небольшими бортами – там, на брезенте с тёмными потёками распласталось мужское тело, искорёженное, будто ненастоящее, в чёрных, рваных лохмотьях, обнажавших местами белую кожу и бурые, запёкшиеся кровью раны. Маша рванулась вперёд и окаменела при виде светлых слипшихся волос и исполосованного царапинами лица Алексея.
«Не может быть!» — Она уцепилась рукой за пыльный борт платформы, пытаясь рассмотреть, дышит ли Алёша. Тонкие ноздри, казалось, не шевелились. К горлу подкатил комок, и сердце Маши мучительно заныло. В голове всплыли её собственные слова: «Ты против? Разбегайся и прыгай со скалы…» Так что же он…? Неужели… ? Зачем…?
Над Алексеем склонился фельдшер.
— Жив пока, но отходит, — мрачно сказал он.
Лицо отца Георгия стало таким же меловым, как у лежащего без сознания парня. Он водил над ним ладонями, будто бы хотел прикоснуться, но боялся. Дальше стояли, по-видимому, трое представителей более высоких церковных чинов – важные старцы с окладистыми бородами и крестами на увесистых цепях, да ещё какой-то клирик пониже рангом. Они смотрели с недоумённым сочувствием на умирающего послушника, а рядом суетился мужичок, тараторя:
— … смотрю — в чёрном кто-то на самом краю. Да как сиганёт со всей дури! Повис ещё потом на скале, на коряге, потом хрясь, и снова полетел. Прям в пихтарник. Я пока туда пробрался, пока нашёл, потом вон кореша, Санька, вызванивал – одному ж не дотащить до машины.
— Я чо подумал, что он мёртвый, – оправдывался Григорий перед игуменом, — я когда пришёл, он ещё громко так дышал, с хрипом, а потом стих сразу. Ну, думаю, всё — помер. Там жеж пропасть метров сто будет.
Маша сжала в пальцах пакет с рваным платьем, чувствуя, что под ней сейчас разверзнется земля. «Он не должен умереть… не должен. Это из-за меня всё», — застонала её душа. Нездешние священники закачали головами, запричитали: «Господи! Самоубийство, грех-то какой…»
Маша прислушалась снова к фельдшеру.
— Ну, что, батюшка? – спросил он. — Врать не буду: парню мало осталось. Пульс уже почти не прослушивается… В больницу нашу повезём? Или к вам – отпевать?
Невзирая на высокое начальство, игумен гаркнул по-военному:
— Отставить! Везём в город. Хирург нужен и реанимация.
— Да не довезём же, — возразил фельдшер, — позвоночник сломан. Его и переносить-то особо нельзя: а через перевал, по камням, два часа? Что думаете?
Не помня себя, Маша бросилась к отцу Георгию и схватила его за руки:
— Батюшка, батюшка, простите, я знаю! На вертолёте, на вертолёте Алёшу можно прям в Краснодар – так быстрее, так больше шансов.
— А где ж вертолёт взять? — отец Георгий оторопело посмотрел на Машу.
Маша затрясла крепкую руку батюшки:
— На съёмках. У нас. Ну, поедемте скорее!
Поражённый батюшка вдруг узнал в Маше девушку, что видел на непотребных съёмках, и не смог сдержать гримасу гадливости. Маша поняла и рассердилась:
— Ну, я это, я, и что? Тут минуты считать надо, а не размышлять, грешно от меня помощь принимать или нет!
— Думай, что говоришь и с кем! – одёрнул её клирик.
Священники сурово закивали. Десятки любопытствующих взглядов уставились на Машу. Катя тронула её за плечо, пытаясь увести: «Не лезь, пусть сами разберутся…». Но Маша громко – так, чтоб всем было слышно, заявила:
— Если он покончил с собой, то это моя вина. И пусть меня судят. Мне пофиг. Хоть живьём закопайте! Но пока вы тут раздумываете, он умрёт. И тогда виноватыми будете вы! Все! – она развернулась к толпе.
Народ зашумел, зашептались священники. А Маша подошла к Григорию:
— Твой грузовик?
— Мой, — пробормотал тот.
— Ключи! – скомандовала она.
Григорий подчинился. Батюшка двинулся к Маше:
— Ты права, всё потом. А вертолёт нам дадут, ты уверена?
— Уверена.
Игумен поклонился старшему из священников, сказал ему что-то. Тот благословил его, осенив крестом, и наставник Алексея сел в кузов, бережно придерживая тело послушника, пачкаясь в его крови.
Маша мигом запрыгнула в кабину грузовичка и повернула ключ. Юра метнулся за ней на пассажирское сиденье:
— Ты сдурела совсем?! Зачем тебе это?!
— Затем, — буркнула Маша и надавила на газ. Издав колёсами характерный визг, автомобиль тронулся с места, быстро удаляясь от поражённых людей и высокой комиссии. Маша выкрикнула в окно обалдевшему мужичку:
— Грузовик верну!
Тот кинулся было за ними, но маленькая старушка с клюкой остановила его, ухватив за рукав: «Пущай едет, Гриша. Никуда твоя машина не денется. Так надо».
Глава 18. Во спасение
Автомобиль выехал на кривую улицу, оставив позади облако серой пыли и гудящий народ. Юра повернулся к Маше:
— Марк тебе вертолёт не даст, дурочка!
Маша резанула по нему взглядом:
— Даст! Не мешай!
— Тебе что ли понравилось, как тебя маньяк убивал?! – зарычал Юра.
— Не убил же! Зато я спасу. Вот такая будет ирония…, — сквозь зубы процедила Маша, внимательно глядя на извилистую дорогу.
— Офигела ты совсем! Наговорила на себя… А он ведь откинется с минуты на минуту…
— Жив пока Алексей, значит, и спасти можно! – твёрдо сказала Маша и добавила: — Выживет хорошо, а не выживет – он и здесь не выживет.
— Ну, зачем он тебе?! – заорал на неё Юра.
— Не знаю, — ответила Маша, выворачивая на дорогу, ведущую к водопаду.
Юра продолжал чертыхаться, а Маша молчала, сосредоточенно управляя грузовиком, стараясь аккуратно объезжать кочки, чтобы не трясло раненого Алексея. И вдруг сказала:
— Довыделывалась, дура…
Юра недовольно проворчал:
— Что дура, то верно. Только пацан вообще-то ненормальный был…
— Есть он, пока ещё есть, — поправила Маша.
Мини-грузовик влетел на поляну перед водопадом и затормозил возле вертолёта, вышвырнув из-под колёс комки сухого дёрна. Спрыгнув на землю, Маша бросилась к Алексею.
— Жив? — спросила она батюшку.
— Жив.
— Сейчас полетим, — уверенно сказала Маша. – Только вы, батюшка, помолчите, Христа ради.
Игумен кивнул. Маша провела рукой по лбу, стараясь сосредоточиться. Священник и Юра недоумённо смотрели, как в считанные секунды она преобразилась: «надела» обворожительную улыбку, выпрямила спину и быстрой походкой направилась к группе мужчин, обернувшихся на шум. «Актрису включила», — заметил Юра, подмигнув священнику.
Кто-то крикнул:
— Глядите! Да это Маша!
Она всем улыбалась, как ни в чём не бывало.
— О, Боже! Мария! Нам тут твои друзья рассказали, что случилось. Это шок! – встретил её объятиями режиссёр, словно забыл об их недавней размолвке. Он осмотрел её с ног до головы и признал: – А ты ничего держишься, молодец!