— Товарищи! Минуту внимания! — послышался громкий мужской голос.
Все обернулись. Плотный краснолицый полицейский в форме переминался посреди поляны. Похоже, никем не замеченный, он уже какое-то время наблюдал за процессом съёмок.
— На вас поступила жалоба, — сказал он. — Кто тут главный?
— Ну, я, — раздраженно гаркнул режиссёр, — опять кому-то шумно?
— Да нет. Угнали автомобиль, — заявил полицейский, — у жителя станицы Залесской, Григория Мироненко.
Маша подошла к полицейскому, завернутая в одно только полотенце:
— Я. Это была я. Пока ваш Мироненко соображал, что делать, человек умирал. Мы оказали помощь — отправили в Краснодарский госпиталь. Можете проверить. А вон стоит грузовик, целый и невредимый. Мне писать заявление на этого Мироненко – есть такая статья « О неоказании помощи»? Или вы меня арестуете? – Маша вытянула вперед руки, будто для наручников. – Мне плевать.
Не успел полицейский ответить на тираду, к ним подошел Марк, и, увидев знаменитость, местный Коломбо расцвел:
— Ой, да вы же Марк Далан! Правда? Бабы болтали в станице, что вы приедете, а я не верил. Ой-ёй-ёй. Моя дочка от вас без ума! А не дадите автограф?
— Без проблем, — широко улыбнулась звезда.
— А сфотографироваться с вами можно? На мой мобильник, а?
— Конечно. Юнус, помоги нам.
Улыбаясь, Марк застыл рядом с прильнувшим к нему полицейским. Вдоволь напозировав с растекающимся от счастья станичником, Марк взял его под локоть и вкрадчиво сказал:
— А насчёт машины я вам так скажу: надо было парня спасать. Срочно. Просто ужас, на что он был похож – кровь, кости наружу. Ну, вы понимаете. Я не мог не поучаствовать – мальчика так жалко, — свой вертолёт отдал, чтоб доставить его в больницу. А кто там что заявляет, я не знаю. Вы, наверное, на моем месте так же поступили бы, да?
— Я? Наверное, – пробормотал полицейский.
— Вы же не арестовываете тех, кто людей из огня вытаскивает?
— Не-ет.
— Вот и чудно. Так что грузовичок забирайте и передайте от нас большую благодарность товарищу Мироненко, — объяснял Марк мирно кивающему полицейскому. – А наша Маша устала просто. Вы бы знали, как она танцует! Гениальная девочка!
— Да-да, я видел, — подтвердил полицейский и козырнул: — За неимением состава преступления… Учитывая факты… Разрешите откланяться.
— Заходите ещё, будем рады, — ласково простился с ним певец.
* * *
На горы опустилась глубокая тень сумерек. В перерывах Маша сидела, уткнувшись в автокемпер невидящим взглядом. Душа замерла – Маша не испытывала ровным счетом ничего. Когда было сказано, она стянула сарафан и легла рядом с Марком на взбитое сено в каменной хибарке. Под косыми желтоватыми лучами осветительных приборов в воздухе парили невесомые пылинки, которые старательно выдувал ближе к объективу кто-то из «двоих из ларца». Стоящая в каменной нише причудливая керосиновая лампа бесшумно разгорелась, создавая аллегорию страсти.
Выгибая спину в поддельном экстазе и запрокидывая голову, Маша имитировала секс с Марком, не чувствуя даже его прикосновений, будто все рецепторы по щелчку пальцев перестали работать.
Юнус устал требовать от неё эмоций, и, махнув рукой, сместил фокус объектива на певца, снимая лишь терракотовые волосы, разлетающиеся на сухой траве, запутавшиеся в них цветы и волнующие движения женского тела. Ближе к полуночи режиссёр, уже еле ворочая языком, буркнул в последний раз: «Снято! До завтра» и ушёл из каморки. Осветители выключили лампы и, хлопнув дверцей, пошли расслабляться. Споря о чём-то с помощником, мрачный Лёня, будто намеренно игнорируя Машу, тоже исчез в темноте, согнувшись под тяжестью камеры «Тоськи».
— Жива? – спросил Марк, когда они остались одни.
— Жива, — безучастно ответила она.
— Ну, иди, отдыхай, — сказал певец, — завтра утром одна сцена, и твои мучения окончились.
— Правда?
— Да, остальное уже будет о том, как я страдаю без тебя.
Маша усмехнулась, нащупывая в сене свой сарафан:
— Сильно не страдай.
— Поплачу немного и спою ещё куплет о твоей коварности, — хмыкнул в темноте Марк. – Ну, ладно. Иди скорей, пока в кемпере места не разобрали.
Благодарная, Маша уже выходила из хибарки, когда Марк спросил:
— А тот парень тебе кто?
— Никто. Совсем никто, — вздохнула Маша.
— Ну-ну…
Глава 20. Где вы были?
Проснувшееся солнце осветлило горы, пронизывая редкими лучами плотную пелену тумана. Прохладное утро только оставило испарину на траве и листьях, а съёмочная группа уже была в сборе. Позёвывая и зябко ежась, «двое из ларца» направили прожекторы на влажно-глянцевые кусты самшита, за которыми тянулись ввысь поросшие мягким мхом стволы тисов. Подарив грустную улыбку объективу, Маша не спеша удалилась в кущи, похожие при таком освещёнии на декорации к эльфийской сказке.
Последнюю сцену с участием Маши отсняли за пару дублей, и режиссёр отпустил её восвояси. Марк чмокнул партнёршу в щёку, бросив на прощанье: «Звони, если что», и с сумкой на плече она вышла на тропинку, бегущую в прозрачно-серую воздушную кисею тумана. Птичий щебет лился из леса, но с каждым шагом он становился тише, пропадая в невесомом, молочном облаке, уснувшем прямо на лесной зелени и рыжей грунтовке.
Маша обернулась на водопад, на тёмные фигуры клипмейкеров, то исчезающие за белёсой дымкой, то выступающие из неё снова, и побрела прочь. После бессонной ночи, вчерашних потрясений и долгих съёмок Маше уже не верилось, что всё наладится, хотелось только лечь и забыться без снов.
Впереди показался кто-то в чёрном — почудилось, что из тумана вот-вот вынырнет Алёша. Маша вздрогнула. Вспомнилась его сдержанная улыбка, утончённое лицо. Всё могло быть иначе… Могло. Но, скорее всего, его уже нет в живых…
Ужас костлявыми пальцами сжал Машино сердце, и утро показалось нестерпимо холодным, несмотря на внезапно ворвавшиеся в бело-дымное марево солнечные лучи. Навстречу вышел незнакомый инок, сумрачный и сердитый.
— Извините, как мне узнать, настоятель вернулся? — хриплым голосом спросила Маша, позабыв о приветствии.
Монах посмотрел куда-то сквозь девушку и пробормотал:
— У нас теперь новый настоятель. Вы о нём спрашиваете или об отце Георгии?
— Как это новый? – изумилась Маша.
— Назначили, — ответил инок. – Вчера митрополит за этим приезжал. Теперь отец Никодим настоятель.
— А батюшка, отец Георгий где? – неловко спросила Маша
— В Краснодаре остался, по делам.
— Вы извините, что я к вам пристаю вот так с расспросами, но, скажите, про послушника — того, что разбился вчера, вы что-нибудь знаете?
— Нет.
— Извините.
Потупившись, Маша развернулась и пошла в обратном направлении — к станице. Скорее в Краснодар! Нет ничего хуже неизвестности!
* * *
Во дворе за столом Юра и Катя допивали утренний чай.
— Маняш! Ну, ты как? – кинулась к подруге Катя.
— Никак, — вяло ответила Маша.
— Съёмки закончились? – сухо спросил Юра.
— Да.
Катя засуетилась:
— Маняш, садись, позавтракай. Ты синяя вся какая-то. Надо сил набраться…
— Не хочу, — безучастно сказала Маша. Она присела на лавку и уставилась в одну точку.
— Может, поспишь?
— Нет, в Краснодар надо, в больницу.
Юра обернулся и посмотрел на Машу серьёзно:
— А вот с этим придется подождать, — он протянул повестку в полицию.
— Это ерунда, это из-за грузовика… — махнула рукой Маша, — Марк меня уже отмазал.
Юра покачал головой:
— Нет, красавица, грузовик тут не причём. Ты вчера языком натрепала всякого, вот святые отцы и написали заявление – обвиняют тебя в доведении человека до самоубийства, а это, знаешь ли, уголовно наказуемо.