— Стоп! Что ещё за цирк?! – рявкнула внезапно появившаяся Анка, одним криком прекратив рукопашную. – Обе ко мне в кабинет! Живо!
Анкой называли танцоры за глаза своего директора — Анну Бутову — успешную бизнес-леди, дерзнувшую создать империю танца, сеть школ, всемирно узнаваемое имя, и зарабатывать деньги тем, что любила больше всего. Высокая, крепко сбитая, с особой, царственной осанкой, она каждым плавным движением выдавала свое сценическое прошлое. Всегда в просторном балахоне и брюках, она излучала силу и властность. В коллективе её любили, уважали и боялись.
Отдышавшись по дороге, Маша вошла в кабинет вслед за Анкой, сдувая с лица волосы и пытаясь убрать выбившиеся пряди. Хватаясь за Антона, Вика хныкала и тащилась сзади. В директорской стать возле Маши она не решилась.
— В чем дело, девушки? – сурово вопросила Анка.
— Анн Валерьевна, да она совсем с ума сошла! Зазвездилась после клипа… — заныла Вика.
— Кто начал потасовку? – Анка, как строгий воспитатель, переводила глазами от одной танцовщицы к другой.
— Я, — мрачно ответила Маша. — Приношу свои извинения. Только Вам. А не этой…
— Почему?
— За продажу слухов.
— И скажи ещё, что это неправда, — выпятила губу Вика.
— Так это твоих ручонок дело? — посмотрела Анка на Вику и подняла со стола такой же журнал, какой лежал у Маши в сумке. От тяжёлого взгляда Вика сжалась:
— У меня знакомый спросил, я и…
— И ты не подумала, что название «Годдесс» упоминается в нелицеприятном свете, склоняется так и эдак. И это идёт во вред нашей репутации… Знаешь, дорогая, Мария пусть творит, что хочет, и про неё пишут пусть всё, что угодно, но здесь везде, понимаешь, везде указано, что она – одна из ведущих танцовщиц нашей труппы.
— Но я… — замялась Вика.
— Но ты, надеюсь, получила достаточную сумму за сплетни, потому что зарплаты тебе не видать. Ты уволена.
— Анн Валерьевна! Я же не хотела! – взмолилась Вика. – Простите, пожалуйста!
— Ирина отдаст трудовую. Собрание тебя больше не касается. Предателей не держу.
Уговоры Антона на Анку не подействовали, его вместе с опальной Викторией она выдворила за дверь и осталась наедине с Машей.
— Что ты там натворила, звезда? – усмехнувшись, спросила Анка и откинулась на кресло.
— Мне бы не хотелось рассказывать.
Анка вздохнула:
— Мальчишка симпатичный, — показала она пальцем на Алексея. — Что, правда, разбился?
— Да. В коме, — выдавила из себя Маша и решилась: — Анна Валерьевна, я ухожу из труппы.
Изумленная Анка подалась вперед:
— Ты в своём уме?! Кто тебя отпустит?! Я тебя собралась в первый состав переводить…
— Спасибо, это очень лестно. Десять дней назад я бы прыгала до потолка от радости, но сейчас не могу.
— Кто тебя переманил? Сколько пообещали? Ты знаешь, я ценными кадрами не разбрасываюсь.
— Никто, Анна Валерьевна, — ссутулилась Маша. – Я просто не могу танцевать. Вообще. Я даже не могу представить, КАК я буду теперь танцевать. Я дышу-то с трудом.
Анка призадумалась, облокотившись на руку:
— Мда… Круто тебя зацепило. Ещё не понятно, кто кому сердце разбил – ты этому мальчику, или он – тебе.
— Я не в коме, — поджала губы Маша. – И я хочу забрать трудовую книжку.
Анка саркастически усмехнулась:
— Так ты все-таки устраиваешься куда-то?
— Да, санитаркой в госпиталь.
Анка поразилась ещё больше и только покачала головой:
— Маша-Маша, ты столько времени боролась за место на сцене и теперь отказываешься от всего так легко? Ты же боец! Кто знает, сможешь ли потом вернуться? У танцовщицы век короток. Взяла бы ты, детка, отпуск. Я вижу, случай исключительный. Я ж не монстр, понимаю. Сама влюблялась, и больно было. Но всё проходит. Не руби мосты.
— Анна Валерьевна, — взмолилась Маша, — если я оставлю всё как есть, я сойду с ума. Поверьте. Отпустите меня, пожалуйста!
Анка с сожалением посмотрела на Машу:
— Ладно, детка, иди. Но помни, пока ты будешь в физической форме, я возьму тебя обратно. Не растрать только того, что у тебя тут, – Анка широким театральным жестом провела вокруг груди. – И не теряйся совсем.
— Спасибо, — благодарно выдохнула Маша.
* * *
За дверьми торчали взволнованные Катя и Юра:
— Ну что? Что там?
— Я ухожу ребята. Тоже.
Юра дернулся к Анкиному кабинету:
— Я поговорю с ней! Да мы всей труппой петицию напишем…
— Не надо, Юрыч, — удержала его Маша за рукав. – Я сама. Давайте для вашего спокойствия скажем, что я ухожу в долгий отпуск и могу вернуться. На самом деле. Анка разрешила.
— И куда ты теперь? – недоумевал Юра.
— Мне просто надо время. Подумать. Побыть одной. Юрочка, я за многое тебе благодарна. Ты – настоящий друг.
Юра смутился:
— Ещё и медаль вручи.
Маша обняла его за шею и поцеловала:
— Вручила бы. Куплю в следующий раз. Мы какое-то время не увидимся. Ты только веди себя хорошо, о’кей?
— Ладно, Маруся, разрешаю покутить без нас недельку, только возвращайся.
Маша улыбнулась:
— Вернусь. Ты, Катюш, — обернулась она к подруге, — приезжай сразу после собрания ко мне. По квартире всё в силе.
Расцеловав друзей, Маша прошла к Ирине, ведающей документами в «Годдесс». С расчётом в руках Маша выскользнула через чёрный ход, не в силах объясняться ещё с кем-то. Ветер пахнул в лицо холодом, а Маша не сжалась под ним, наоборот, расправила плечи, открылась порывам воздуха, впитывая их в самое сердце.
Пока она шла к метро, пару раз молодые люди пытались завязать с ней знакомство, а Маше хотелось одного – стать незаметной, слиться с асфальтом и стереть всеми возможными средствами приклеенный к ней ярлык «роковой красавицы». Она ненавидела свою красоту. Маша завернула в первый попавшийся салон, села в кресло перед зеркалом и на вопрос, чего бы она хотела, сказала твердо:
— Стрижку. Полностью. На лысо.
Парикмахерша всплеснула руками и, призвав на помощь коллег, начала отговаривать от безрассудства. Но Машу было не переубедить. Это была сознательная жертва. «Отрастут волосы, и Алёша выздоровеет», — уверила она себя. Парикмахер лишала её шевелюры, стеная и охая, будто отрезала себе ногу тупыми ножницами. Когда Маша с удовлетворением посмотрела на гладко выбритый череп, в зал заглянула женщина и удивилась:
— Ой, девушка! Надо же! Вот не думала, что лысина может красить! Но у вас такое лицо выразительное!
Маша нахмурилась и подняла глаза на парикмахершу:
— И брови сбрейте.
Конец первой части
Часть вторая
Глава 1. Санитарка
С цветами и тортом Катя вошла в нейрохирургическое отделение краснодарской больницы. У дверей тотчас материализовалась строгая сторожевая тётенька в белом халате:
— Вам кого? – с вызовом спросила она.
— Я Машу Александрову ищу. Она сегодня работает?
— Ах, Машу? – изменилась в лице тётка. — Сейчас позову. Присядьте.
Катя опустилась на край грузного, потрёпанного дивана, отложив в сторону мокрый зонт, и освободилась, наконец, от коробки торта из «Итальянского квартала» и букета голландских роз, обвязанных игривой ленточкой.
За окном в сизой мгле лил дождь. Ветер шумел и, подвывая, бился по стёклам. В холле было тепло, пахло лекарствами, жёлтоватый свет разливался по серой плитке, скамейкам и диванам. В дальнем углу топорщился лес пустых капельниц.
Перед телевизором, транслирующим футбольный матч, сидели больные: кто на стульях, кто на креслах — мужчины разного возраста, почти все в спортивных костюмах.
При виде костылей, тростей в руках или пристроенных возле пациентов Катю покоробило, как случается иногда со здоровым человеком, боящимся увечий. Морозный холодок пробежал по спине, и она незаметно сплюнула через плечо три раза – отвести от себя лихо.