— Ладно, — шепнула Катя и стала рассказывать, как дружеские чаепития перешли во что-то большее. Как раз, когда Лёня приехал из Питера. Под Новый год.
Глава 11. Акации
Прошёл год.
Однажды Анка остановила Машу у входа в зал и как бы между делом сказала:
— Через две недели отправляешься на гастроли. Воронеж, Ростов-на-Дону, Краснодар, Ставрополь, Астрахань, Элиста, Волгоград.
— Туда же едет основной состав… – не поверила своим ушам Маша.
После случая в Локк-Плазе она уже смирилась с тем, что её участь — выступать только в массовках и подтанцовке на сборных концертах в Москве.
— Да. Пора и тебе покататься. Помнишь наш разговор перед твоим грандиозным финтом ушами?
— Ага, — кивнула Маша, краснея.
— Тогда иди, готовься.
* * *
В начале июня комфортабельный автобус, арендованный для тридцати пяти человек, увёз из столицы основной состав Годдесс с турменеджером и персоналом. Первый концерт тура в светлом, провинциальном для москвичей Воронеже прошел на ура. Собрав овации и охапки цветов, танцоры погрузились в автобус, и он покатил по ночной трассе дальше – к Ростову-на-Дону.
Ребята спали в салоне, устав после выступлений, а Маша расслабиться не могла. В её голове крутилось длинное название города, в котором теперь жил Алёша. И все невысказанные слова, запертые глубоко внутри чувства: любви, обиды, вины, тревоги, потери вновь закружились в душе.
Перед Машиным отъездом Катя сказала: «Не дури: в Ростове полтора миллиона человек. Шанс, что ты встретишь его за одни сутки, равен нулю». Она была права. Но при виде громадных каменных букв «Ростов-на-Дону» на въезде в город Машу затрясло, и она стала вглядываться в незнакомые улицы, в дома за окном автобуса, будто Алёша мог ждать её в одном из них.
Высокие акации, усыпанные белыми цветами, обрамляли глубокую синеву неба над проспектами, подсвеченными фонарями и вывесками. По улицам, у парка, у гостиницы бродили поддавшиеся очарованию томной ночи парочки. Сквозь приоткрытую форточку прорывался сладковатый запах от молочных соцветий, усиливая мысль, что всё не правильно, всё не так, как должно быть. И оттого тоска становилась невыносимой.
* * *
Наступивший день принес жару, пустые разговоры с ребятами, репетицию на истёртой сцене стандартного Дворца Спорта, глупое блуждание по улицам в поисках знакомого лица. Вечером, накладывая грим, Маша злилась на себя – Катя была права, в Ростове очень много людей. Как можно было выискивать глазами Алексея среди прохожих, если он наверняка не ходит…?! Кстати, он сам бросил её однажды. Уехал. И пусть это его город. Что с того?! Хватит!
Концерт, как обычно, начался с десятиминутным опозданием – ждали, пока рассядутся зрители. Изученная назубок программа полетела быстро в отличие от ушедшего в никуда бесконечного дня. Суета за сценой, выверенные движения на ней, бьющий в глаза красными, синими, жёлтыми пятнами свет прожекторов, громыхание динамиков, от которых вибрировал пол и громче ухало сердце, аплодисменты, обязательная улыбка, пот градом, — всё повторялось по кругу – сумасшедшее действо, не оставившее мыслей. Маша только успевала менять костюмы: балетную пачку, прозрачный балахон, леопардовое боди, чулки в сетку и высокие сапоги, зелёное сари, условное чёрное платье, широкие брюки и обтягивающий топ.
И, наконец, последний выход. Ведущий пафосным голосом начал объявлять имена танцоров. Услышав «Мария Александрова», Маша выбежала на поклон и утонула в овациях. Собирая букеты у сцены, рассматривая лица в зале, она в последний раз позволила надежде пробиться наружу. Тщетно.
* * *
Выходящим со служебного входа танцорам турменеджер Жанна в который раз трубно повторяла:
— Выезжаем в девять утра. Чтоб я не бегала, не искала вас по гостинице. Последний раз говорю – ровно в девять утра!
Нагруженная букетами Маша вышла на лестницу. Уже начинало темнеть. Глаза скользнули по цепи охранников, которых осаждала толпа, и вдруг остановились на отдельно стоящей фигуре. Маша замерла. Парень со светлой копной волос, одетый в серые классические брюки и в белую рубашку с длинным, несмотря на жару, рукавом, пытался обойти охранника, но тот не пускал. «Не может быть!» Конечно, она обозналась — как тогда, в клубе. Но в руках парня, не сводящего с неё глаз, Маша увидела трость, и сердце заколотилось, вырываясь из груди. Сунув цветы Жанне, Маша сбежала с лестницы и бросилась к охраннику, оттесняющему Алексея.
— Пустите! – скомандовала она.
Охранник посторонился, и Маша оказалась лицом к лицу с Алёшей. Те же точёные, безукоризненные черты, шрам на левой брови, чисто выбритые щёки. Алексей выглядел взрослее, чем запомнился Маше. Он стал намного шире в плечах и даже выше. Будто не полтора года прошли, а три года … — четыре.
Их глаза встретились, и пространство вокруг Дворца спорта мгновенно затихло, переместившись в иную реальность: толпа, автобус, ребята из труппы. Сквозь стеклянную тишину до Маши долетел голос Алексея:
— Здравствуй, Маша.
Не помня себя, она размахнулась, и её ладонь в гневной, звонкой пощёчине налетела на его скулу. Он зажмурился, но не дрогнул, снова открыл глаза:
— Прости меня!
А Маша опустила руки. Расплакалась. Отбросив трость, Алёша прижал Машу к себе. И она почувствовала его силу, его тепло, его запах. Алёша снова повторил:
— Прости!
Маша отдалилась, рассматривая его снизу вверх, ещё не веря, что это он. Похожий, как брат близнец, но будто бы не Алёша…
— Ты стоишь, — прошептала она. – Ты ходишь…
— Да.
Со вспышками фотокамер к ним снова ворвался шум улицы, толпы, Алёша и Маша увидели людей вокруг, охранников, танцоров, с любопытством выглядывающих из автобуса, мобильные телефоны, сверкающие крошечными зеницами. Спрыгнул с подножки автобуса Юра и направился к ним.
— Пойдём отсюда, — потянула Маша Алексея, как когда-то. Подобрав трость, он поспешил за ней. И только когда они очутились на безлюдной узкой улочке с ветхими домами, Алёша попросил:
— Пожалуйста, не так быстро.
Маша остановилась и снова всмотрелась в него, словно боялась, что он ненастоящий. Но это Алёша был сейчас перед ней. Красивый. Взволнованный. Живой. Капельки пота выступили над его верхней губой, на лбу.
— Да, извини, — сказала она и выпустила из ладони его влажные пальцы. — Я сошла с ума: так бежать. Больно?
— Нет, — качнул он головой, — нормально. Просто не успеваю за тобой.
Они стояли у обшарпанной подворотни. Над головами цвели нескромные белые акации, окружая сладким ароматом. Сквозь ветви проникали жёлтые лучи фонаря. В густой зелени палисадника игрались котята: рыжий и белый. Задумчиво глядя на них, Маша произнесла:
— Интересно, кто из них кого убьёт…?
Алёша опешил, но вдруг страстно взмолился:
— Маша, скажи, что мне сделать?! Я не могу без тебя! Глупо говорить, что я изменился, что я только и думал обо всем. О своём безумии. О ревности. О тебе. Я не хотел снова причинять боль… только избавить от такого отщепенца, как я... Просто не смог… не увидеть тебя снова… Хотя бы раз. Я эгоист… Прости! Если хочешь, я сразу уйду… Исчезну. Скажи, что мне сделать?!
— Останься, — тихо сказала Маша.
С шумом упала трость, взметнув вверх серые облачка пыли. Бледный, с пылающим отблеском боли в глазах, Алёша медленно и тяжело, как грешник перед иконой, опустился на колени перед Машей. У неё защемило в сердце. Алёша набрал в грудь воздуха и произнес:
— Я очень виноват перед тобой – за то, что сделал, за то, что потом сбежал. Как последний трус. Не хватило смелости даже сказать «спасибо»…
— Не нужно… Так…