Они расхохотались громко, чересчур громко для пустого дома. Со смехом и визгом Маша игриво отбивалась от него, и, наконец, снова сдалась на волю победителя. А потом они заснули, счастливые и беспечные, какими бывают люди только в двадцать лет.
* * *
Маша проснулась первой. За окном рассвело. С распирающей сердце, почти материнской нежностью она смотрела на спящего Алёшу, слушала его ровное дыхание. Он сдвинул брови, насупился, потом вздохнул и расслабленно улыбнулся. Сон прозрачной рукой стёр со лба тень пережитого. И теперь красивое лицо, обрамленное светлыми кудрями, с ямочками на разрумянившихся щеках принадлежало не страстному любовнику, не рано повзрослевшему юноше, а милому мальчишке лет шестнадцати. Маша еле сдержалась, чтобы не покрыть Алёшу поцелуями. Но будить его, так сладко спящего, было жалко. Алёша повернулся на другой бок, подмяв под себя простыню. Его спину, бёдра, плечи рассекали шрамы: розовато-белые, недавние, после операций и несколько старых, коричневых. Сколько боли он перенёс! Почему ему одному её досталось так много? Маша осторожно дотронулась кончиками пальцев до уродующих кожу тёмных рубцеватых полосок. Откуда они? Её сердце сжималось, но безграничное уважение, гордость за Алёшу перекрывали жалость в душе. Чего только не пророчили врачи: «шанс, что выживет – 1 к 99», «останется овощем», «зачем тебе взваливать на себя калеку»…, но Алёша смог «сделать» себя, построить заново из немощного, искалеченного тела настоящую крепость из мышц. У него хватило духа выбрать жизнь, встать и пойти – не по воле магов и волшебников, а по собственной воле. Склонившись над Алёшей, Маша осторожно поцеловала его кудри и почти беззвучно шепнула: «Люблю тебя».
Она ступила на тёплый паркет и, подобрав с пола вещи, начала одеваться.
— Куда ты? – послышался сонный голос.
Маша обернулась:
— Мне пора.
В серых глазах мелькнул ужас, будто Алёша забыл о том, что она не навсегда здесь, в его комнате. С ним. Он подскочил и, схватив её сзади в охапку, уткнулся носом в рыжие локоны:
— Как же это?!
Маша прижала к щеке его ладонь:
— Я сама не хочу уходить. Но Алёшенька, я должна!
Он развернул её к себе и с тревогой посмотрел в глаза:
— Но мы увидимся снова? Скажи, что увидимся!
Маша поцеловала его в губы:
— Это зависит от тебя, — она взглянула на часы на стене: — Я не могу опаздывать. Прости.
— Я вызову такси.
Алёша быстро натянул джинсы и футболку. К его негодованию, такси приехало через каких-то пять минут. Он даже не успел вскипятить чай. Алёша хотел поехать вместе с Машей, не понимая, как может снова быть один, но она остановила его:
— Не надо. Не провожай меня дальше. Иначе я не смогу уехать.
Он пылко приник к Машиным губам, и она почувствовала, как дрожат ласкающие её руки. Маша отстранилась и села в такси, сказав на прощание:
— Сделай так, чтобы мы увиделись. Я буду ждать!
Алёша только кивнул, растерянный. Автомобиль тронулся, увозя готовую разреветься Машу по улицам, окаймленным с обеих сторон особняками и неприступными заборами, которые внезапно перебивались старыми кирпичными домиками в пышных садах. Маша подумала, что не рассказала Алексею и малой толики того, что хотела, не спросила главного, не узнала о нём всего, что чаяла узнать. Грудь сковала тоска. Прошло всего несколько минут, как он выпустил её из своих рук, но Маша уже успела соскучиться. Как прожить целый день без него? Маша сглотнула: и завтра, и послезавтра… Это невозможно!
Она попросила таксиста:
— Остановите, пожалуйста.
— Здесь? – удивился водитель. – Здесь нельзя. После перекрёстка остановлю.
И Маша вдруг поняла – не стоит. Как бы не хотела… Надо взять себя в руки. Однажды она бросила всё ради Алёши, а он просто исчез. Вдруг снова будет так? Нет, пусть найдет её, пусть постарается. Маша пробормотала:
— Я передумала, езжайте прямо в гостиницу.
* * *
В гостиничном номере Маша в спешке побросала в чемодан вещи и забежала в автобус, когда он был уже полон. Коллеги подмигивали ей, кто-то хихикал насчёт «показательных выступлений для папарацци», кто-то просто косо смотрел. Юра зашёл в салон последним и, полоснув по Маше ненавидящим взглядом, стиснул зубы и сел подальше – назад. Ей было всё равно. Голова кружилась. Маше казалось, что она вся пропиталась запахом Алёши, и ей хотелось одного – чтобы запах любимого оставался с ней сегодня, завтра, всегда. Душа рвалась обратно — к Алёше, но Маша уезжала.
Глава 13. За ней
Такси скрылось из виду, и Алёша вернулся в дом. Обошёл комнаты, слушая только свои неровные шаги. Тишина давила. Скоро придёт горничная и снова будет натирать полы, чистить не успевшие запылиться вещи. Никому не нужные вещи. Алёша почувствовал раздражение и пустоту. С отъездом Маши нелюбимый дом стал ещё более холодным. Невыносимо холодным.
В сердце, только что безмерно счастливом, расползалась чёрная дыра. Как бесстыдно обманчивы были песни, вымаливающие крохи у счастья: только один день, только один час, только один поцелуй. Мерзкая ложь! Этого ничтожно мало!
Алёша затаил дыхание, поддавшись пугающей мысли: а что, если их любви, как в дурацком клипе Далана, отсчитана «только одна ночь, одна ночь, до утра»? А что, если Маша забудет его в своей яркой жизни? И вдруг Алёша похолодел: она не оставила ни адреса, ни телефона! А он и не спросил… Как можно быть таким кретином?!
Алёша заметался: куда бежать? В гостиницу? А что если они уже уехали? Пусть. Краснодар рядом. В панике Алёша сгрёб в карманы джинсов паспорт, деньги, что у него были, и сломя голову бросился на вокзал.
Алёша ворвался в вагон, и пару минут спустя состав дёрнулся, загудели по рельсам колеса, мерно покачивая электропоезд. Алёша присел и перевел дух. За пыльным стеклом утреннее солнце разбрасывало золотые блики по зелёным водам Дона. «Как её глаза, — подумал Алёша, — зелёные с золотистым». А в голове громко и душераздирающе неслось:
My whole life waiting for the right time
To tell you how I feel
And though I try to tell you that I need you
Here I am without you… [8]
Алёша подумал, что спел бы ей сейчас эти слова – спел бы лучше, чем мог сказать.
* * *
Он ступил на перрон Краснодарского вокзала в половине двенадцатого, уже изучив в интернет-афише расписание тура Годдесс и выяснив, где находится концертный зал Кубанского казачьего хора. Алёша быстро добрался до большого здания в самом начале центральной улицы города – Красной. Гастрольного автобуса «Годдесс» не было видно. Маясь в ожидании, Алёша вышагивал по каменным плитам перед зданием безликой советской архитектуры, слонялся вокруг аккуратных елочек, сидел то на одной скамейке, то на другой. Часы уже показывали половину второго, когда, обругав себя, Алёша бросился к цветочному ларьку неподалеку.
С огромным букетом белых роз он сидел на парапете и чувствовал себя, по меньшей мере, глупо. Алёша то представлял, как будет их вручать, то думал, что сказать при этом. Все фразы казались пафосными и надуманными. Поймав взгляд проходящего мимо военного, Алёша поджал губы: «С этими цветами я выгляжу, наверное, как полный идиот», — но тут же себя одернул, — «Ничего. Потерплю. Какая была вчера охапка у Маши в руках! А я кретин. Просить прощения без цветов… Надо было догадаться!»
Воткнув наушники в уши, Алёша попытался привычно отгородиться от мира. Обычно это хорошо получалось, особенно, когда в плейлисте звучало что-то самое любимое. Но сейчас ни “Nickelback”, ни “30 Seconds to Mars”, ни “Poet of the Fall” совершенно не успокаивали. Напротив, песни тревожили и без того заходящееся в волнении сердце. Алёша вздохнул и посмотрел на нежные бутоны, чуть розоватые в центре. «Интересно, они забирают букеты в автобус после концерта? А из гостиницы? Скорее всего, нет. Не сушить же гербарий».
Небо хмурилось. Автобус не ехал. Алёша забеспокоился, не случилось ли чего в дороге, снова и снова хуля себя за то, что не взял Машин телефон. Уже знал бы! Желудок предательски скрутило от голода – конечно, с ночи ничего не ел! Но Алёша не сдвинулся с места.