Алёша взглянул на билборд с социальной рекламой, изображающий позолоченные маковки храма. Скорей бы, скорей найти отца Георгия! Извиниться и снова поговорить о жизни, как раньше, счастьем поделиться!
Подключившись к интернету, Алёша выяснил адрес Екатеринодарской епархии. Если батюшки там нет, наверняка подскажут, где он. Алёша был готов поехать, куда угодно. Может, в Залесскую? При мыслях о ските по груди разлилось тепло, перед глазами встали лица братьев, горы, речка, сверкающая под солнцем, вертлявый пес Тимка. Алёша радостно вздохнул: как он соскучился по всему этому! Родной дом, семья были там – не в Ростове. Собственно, что его держит? Денег на дорогу хватает. Вот зайдёт в епархию и поедет. В голове вырисовалась радужная картинка: он вместе с отцом Георгием идёт к трапезной, брат Филипп, как всегда, что-то стряпает, улыбаясь в бороду, солнце спускается к горам над рекой. Хорошо!
* * *
Добравшись до епархии, Алёша долго выспрашивал, где искать игумена Георгия, в миру Андрея Перовского, пока, наконец, тощий клирик не пригласил его в недавно отремонтированный, светлый кабинет.
— А зачем вы, собственно, его разыскиваете, брат мой? – спросил клирик, присаживаясь за письменный стол.
— Я хотел поговорить, — сказал Алёша. — Знаю, что прошлой зимой отец Георгий был здесь, в Краснодаре. Я – бывший послушник скита Святого Духа в станице Залесской.
— Как ваше имя? – поправил очки клирик.
— Алексей Колосов.
— Господь Вседержитель! — театрально всплеснул руками клирик. – На ловца и зверь бежит. Давно хотел с вами поговорить! Дело-то ваше так и осталось открытым. Ведь вы, кажется, теряли память.
Алёшин слух неприятно полоснул наигранный тон собеседника. У клирика голос был таким же, как у учителя математики в школе, что вечно лебезил, но при случае доставлял одни неприятности. Клирик проникновенно спросил:
— А сейчас, голубчик, с Божьей помощью вы восстановились? Всё помните?
— Всё. Что вы хотели узнать?
— Как же, как же! Вопросы есть, много вопросов. Святые угодники! Наконец точку поставим с Божьей помощью. И по вашему делу, и по делу игумена Георгия тоже. Впрочем, согласно решения архиерея о временном прещёнии[9] клирик Георгий больше не игумен, он переведен в монахи скита Святого Духа.
— Не может быть! – подскочил Алёша, будто на него вылили ведро холодной воды.
— Может, может, – любезнейше возразил клирик. Он живо поднялся из-за стола и достал со стеллажа одну из папок. Быстро полистав, клирик удовлетворенно ткнул в неё пальцем и продолжил: — Он же нарушил устав скита, приняв вас, Алексей, в возрасте шестнадцати лет. А вас полиция разыскивала. В уставе чёрным по белому говорилось: не принимать к послушанию мирян, имеющих проблемы с законом. Церковь хоть и отдельна от государства, но с законом должна быть в ладах. И уж точно не след заниматься укрывательством. Сами понимаете, брат мой, – клирик елейно улыбнулся.
Алёша промолчал. «Похоже, всё плохо». Клирик, тем не менее, ласково продолжил:
— А вы, голубчик, не просто из дома сбежали, как выяснилось. Вы своему отцу увечья нанесли…
— Угу. Губу разбил депутатскую, неприкосновенную. Видимо, надо было сильнее и чем-то тяжелым, — вставил Алёша, раздражаясь всё больше и больше.
— Что же вы так, молодой человек? – прищурился под очками клирик.
Алёша мрачно парировал:
— А вы знаете, сколько он меня бил? И как? И чем?
— Прискорбно, весьма прискорбно, — покачал головой клирик, не утруждаясь сочувствием. – Впрочем, мирские проблемы нас не касаются.
Алёша с неприязнью посмотрел на моложавое лицо с жидкой бородой. Искренности и веры в глазах ни на грош. Вспомнились два главных слова в ските: «Простите, благословите». Этот тип их слышал? Как он вообще оказался в епархии? После университета сразу в рясу, самому непонятно, с какой целью? Или по знакомству юристом пристроился? Ходит на работу, получает зарплату, а вечерком домой к борщу с котлетами и телевизору? Что бы там ни было, похоже, рёбра ему никто не ломал.
Клирик продолжил:
— А вот относительно вашего пребывания в ските мы хотели выяснить, насколько соответствуют истине показания, что брат Георгий удерживал вас в ските против воли, что выделял вас, создавал условия, не подобающие послушникам и трудникам.
— Бред полнейший, — пробормотал Алёша, не понимая, куда тот клонит.
— Вы прямо ответьте. Видите ли, он подозревается в том, что состоял с вами в содомской связи, хотя это пока не доказано.
У Алёши перехватило дух от негодования. К голове прилила кровь. В висках застучало, кулаки сжались:
— Да как вы…?! Это неправда! Мерзость какая!
— А вот клирик Никодим Караваев сообщает, что вам выделили отдельную каливу, когда вы ещё были трудником. Разве нет?
Длинный нос клирика, покрытый чёрными точками и капельками пота, остался целым только благодаря почти невозможному усилию Алёши над собой. Чувствуя себя участником игры в сумасшедшем доме, он выговорил, подчёркивая каждое слово:
— Дали каливу. Но сделал это отец Георгий потому, что я по своей глупости и невоздержанности постоянно дрался с другими трудниками. У нас всегда общежитие полное было. А калива одна свободная осталась, когда все братья уже расселились.
— А вы не против, если мы всё это запишем?
— Пишите, что нужно.
Глядя, с каким азартом схватился юрист в рясе за ручку, Алёша отчаянно боролся с искушением подкрепить слова делом, отправив в нокаут худосочного крючкотворца. Это было бы просто. И характер сразу налицо. Нет, пожалуй, не стоит. Так можно ещё больше навредить отцу Георгию.
Преодолевая лавой кипящее возмущение, Алёша медленно и чётко начал рассказывать свою историю лихо конспектирующему клирику:
— Когда мне было шестнадцать, как вы уже узнаете, я ушел из дома. Уехал в другой город. Отец Георгий встретил меня в Свято-Екатерининском храме – том, что недалеко от краснодарского вокзала. Я попить зашёл. Честно, если б не батюшка, я б или в тюрьму попал, или под поезд. Скорее последнее. Перед этим меня избили патрульные так, что в скиту братья ещё долго гематомы с лица выводили и ушибы залечивали. Шрам видите? – показал Алёша на левую бровь. – С того дня подарок. Кровь тогда всё лицо залила. Вот таким и увидел меня отец Георгий. Говорится в Евангелии от Матвея: «Я алкал, и вы дали мне есть; я жаждал, и вы напоили меня; был странником, и вы приняли меня…» Батюшка сделал, как Господь заповедовал, для одного из меньших братьев своих – в данном случае для меня. Разве это не по-христиански? Он видел, что я пропаду, и потому в скит позвал.
— Что ж, вполне по-христиански, — согласился клирик. – Но зачем же сразу в скит? А домой вернуть — родителям?
— Я соврал, что сирота, и что жилья у меня нет. Впрочем, тогда я в это верил — к отцу возвращаться не собирался. И не вернулся бы, если б он меня по суду не забрал полупарализованного из больницы.
Довольный клирик строчил, не поднимая головы.
— Если быть точным, я не говорил никому о том, что отец меня ищет, — продолжил Алёша, когда клирик перестал водить ручкой по бумаге. — Я и сам был не в курсе – думал, ему наплевать. Кстати, я полагаю, у вас нет прямого доступа к полицейским сводкам. А мой паспорт был в порядке. Соответственно, батюшка о моих проблемах с законом просто физически узнать не мог. Записали? Хорошо. Что ещё? Да! Я оставался в скиту по своей воле. Трудником, как мирские, что приезжали на неделю, на месяц. Я мог уйти в любой момент, но боялся.
— Чего боялся? – по-охотничьи схватился за слово клирик, навострив уши, как кот перед прыжком на воробья.
— Опять на улице оказаться. В канаве подзаборной. Не попадали? Нет? Неизгладимые впечатления.
— Ясно. Я бы не стал дерзить на вашем месте, молодой человек, — порекомендовал клирик.
— На моём месте, думаю, вы бы не оказались, — хмуро заметил Алёша. – Ладно, забыли. Послушником я стал только в девятнадцать. Уже совершеннолетний. Так что нарушения устава не было. Потом я хотел принять постриг по той же причине — чтобы не уезжать. Мне в скиту было хорошо. По-человечески. Потому что там люди нормальные. И жить там было просто: работай, молись и будь сам человеком.