Одним движением Алёша сорвал наушники и поднес к глазам мобильный. На сенсорном экране высветилось: 23:35. Алёша с досадой ударил кулаком по кровати – мог увидеть Машу хотя бы перед отъездом, но проспал, как последний дурак.
А теперь, наверное, она в дороге или даже приехала в Ставрополь. Алёша быстро набрал номер с бело-золотой визитки. Пальцы от нетерпения выстукивали по матрасу. Когда же, когда за гудками прозвучит её «Алло»? Ну…
Вдруг ответил совершенно чужой женский голос с вульгарной хрипотцой:
— Я слушаю.
— Извините, ошибся, — пробормотал Алёша и повесил трубку. Он набрал номер снова, тщательно проверив каждую цифру. Та же молодая женщина снова сказала:
— Слушаю.
— Мне нужна Маша Александрова.
— А! Понятно, — как ни в чём не бывало, ответила та. – Маша не может подойти. Вы тот самый Алексей?
— Да.
— Она просила передать, что сама перезвонит. Тут частная вечеринка после концерта. Все девчонки с випами заняты.
— С випами, — повторил Алёша, пытаясь сообразить, что бы это значило. – Ладно. Вы только сохраните номер, пожалуйста.
— Обязательно, – буркнула вульгарная девица и отключилась, оставив его недоумевать, почему танцоры не едут в Ставрополь, и что происходит с неизвестными випами... Возможно, так и бывает на гастролях. Однако чувство тревоги отчего-то забило по нервам. Он ещё раз набрал Машин номер.
— Да! – хихикая, выкрикнула девица.
— А вы в Краснодаре ещё? Мне нужно знать.
— Ничего не слышно, — весело заявила она, и её голос утонул в хаосе поп-музыки и гогота. Раздались короткие гудки.
Всё это казалось странным. Поддаваясь вскипающему раздражению, Алёша позвонил снова – его сбросили. Маша нужна была ему сейчас, как воздух, но ей недосуг ответить. Почему? Какая может быть работа в двенадцать ночи? «Спокойно», — сказал себе Алёша, зажимая в кулак язвой раскрывающуюся ревность. Он судорожно соображал: «Если вечеринка после концерта, значит, они ещё не уехали. Возможно, это где-то рядом с концертным залом. Надо ехать туда! До завтра я совершенно свободен».
Он спешно спустился к выходу. За стойкой администратора было пусто.
Алёша ринулся к двери, но она не поддалась. Заперта?! Алёша дернул ручку что было сил, потом толкнул от себя. Ещё раз и ещё. Дверь ходила ходуном, но не открывалась. Что за правила тут такие? Для пущей верности Алёша заглянул за стойку, не заснул ли там кто — увы. Алёша постучал по ней кулаком – безрезультатно.
— Эй! — крикнул он. — Вымерли все, что ли?!
Произнесённые вслух слова утонули в толще обитых деревом стен и в ворсе ковровой дорожки. Алёша ринулся по коридору первого этажа в поиске кого-то, кто открыл бы входную дверь, но тщетно. Только седенький старец высунул голову из номера и пробормотал:
— Господь с вами, молодой человек! Ночь на дворе. Не шумите, Христа ради. Уж будьте так любезны.
Устыдившись, Алёша пробормотал извинения и вернулся в свою комнату. Время ещё никогда не тащилось так медленно. Час прошёл, ещё один. Маша не перезванивала. Нетерпеливый, Алёша забросал её смсками: «Люблю тебя! Где ты? Ответь. Что-то случилось?», стал набирать её сам, слушая гудки до предела. Безрезультатно. Ожидание становилось невыносимым. В Алёшиной голове тикающей бомбой стали рождаться строчки:
Тоска.
Разрывается сердце
В жаре
Не могу я согреться
И ложь
По вселенной кругами
И ночь,
Как стена, между нами…
Алёша зашагал от кровати к окну, от окна к двери и обратно. Плохи были или хороши придуманные стихи – не важно, они всплывали из темноты, били по вискам. А звуки собственных неровных шагов начали трансформироваться в ломаный ритм. Вымышленный ударник пробил по барабанам перекатывающейся, сумасшедшей дробью, вступил бас. Сначала тихо, потом громче завелась соло-гитара. Впервые партии инструментов отдельно и вместе зазвучали в Алёшиной голове. Песня рождалась сама собой. Мрачная, беспросветная. Её хотелось кричать, её надо было вопить – от фальцета до жесткого скриминга. Особенно во внезапно выстроившемся из эмоций припеве:
Мертвые гудки режут душу в ответ
Я в ловушку попал, и тебя рядом нет
Я бы вскрыл себе грудь, чтобы сердце отдать
Невозможно вздохнуть, остается лишь ждать
Это мой приговор – слышать опять
Мертвые гудки…
Мертвые гудки…
Мертвые гудки…
Алёша ходил взад-вперед по комнате, как медведь в клетке и, покачиваясь под звучащий в голове ритм, тихо пел новую песню. Жаль, он не мог её записать.
Алёша уговаривал себя: Маша занята, она просто занята или спит и не слышит, отключив звук. Нельзя ревновать. Он дал Маше слово, что никогда больше не станет ревновать. Возможно, Господь так проверяет его на стойкость. Да, да – за всё надо платить, даже за ложь ради спасения. Надо пережить эту ночь и завтрашний день. Просто пережить. И всё будет хорошо! Маша обещала — значит, так и будет.
* * *
Настойчивый стук в дверь разбудил Алёшу. Та же суровая, как надзирательница, женщина в платке стояла на пороге.
— Доброе утро.
Она тут же скривилась при виде голого торса Алёши и сразу отвела глаза.
— Секретарь сказал, вы должны явиться в епархию в восемь. В тот же кабинет, где вы вчера были.
— Спасибо, — Алёша поторопился закрыть дверь.
На сенсорном экране телефона не было ни одного непринятого звонка, ни одного сообщения. Часы показывали семь. После второй почти бессонной ночи голова гудела. Алёша опустил её под холодную воду. Надо придти в чувство. Наспех вытершись вафельным полотенцем, он натянул несвежую футболку и покинул опостылевшую комнату.
В холле скромная работница в мешковатом платье и в белом платочке, завязанном под красноватым подбородком, пригласила его в трапезную. Там сидел один лишь старичок в рясе — тот, которого побеспокоил вчера Алёша. Старичок ласково улыбнулся и поздоровался. Алёша ответил и снова извинился за вчерашнее. Тот добродушно махнул рукой. Утро заливало солнечным светом столы и тарелки, дотрагивалось пятнами солнечных зайчиков до чистых стаканов, доброе, как и сидящий напротив старичок. Помолившись, Алёша набросился на нехитрую еду, чувствуя зверский голод. День обещал быть долгим.
* * *
Подходя к зданию епархии, Алёша заметил жёлтый УАЗ с забрызганными рыжей грязью днищем и колесами. Алёша бросился вовнутрь и увидел в конце коридора знакомую фигуру отца Георгия в окружении нескольких братьев, Алёша пошёл так быстро, насколько позволяли ноги.
— Доброго дня! – выкрикнул он.
Изумлённые бородатые лица обернулись на приветствие и замерли, не ожидая встретить здесь бывшего послушника, здорового на вид, на двух ногах, без бороды, в обычной белой футболке и джинсах.
— Доброго дня, — повторил Алёша.
— Здравствуй, голубчик! Алёша! – радостно воскликнул брат Филипп, всё такой же румяный и благодушный. – Повзрослел-то как!
И другие опомнились – поздоровались.
— Здравствуй, — последним отозвался отец Георгий. – Какими судьбами здесь?
— Я вас искал, — подошёл к нему Алёша. – Я хочу всё исправить. Мы можем поговорить?
— Позже, — сдержанно ответил бывший священник и добавил чуть мягче: – Я рад, что ты ходишь. Слава Господу!
— Слава Господу, — склонил голову Алёша, не смея ни на чём настаивать.
Они пошли дальше без слов, чинно, тихо. Следуя за плотной фигурой отца Георгия, Алёша молил Бога о помощи, молил вернуть доброе имя наставника, молил о том, чтобы уберечь от всего Машу. Только о себе он не замолвил ни слова.