— Бог простит, и я прощу. Но отлученный от церкви не имеет права на духовного наставника. Три года тебе это не позволено. Нельзя ни в храм войти, ни причаститься, ни исповедоваться. До полного раскаяния. Пока ты сам по себе. Прости, Алёша.
Отец Георгий дотронулся до его плеча и вдруг совсем мягко, по-отечески, сказал:
— Господь любит преданных ему детей. Ещё сильнее любит тех, кто согрешил и покаялся. Господь милостив. Обуздай страсти, Алёша. У тебя ещё вся жизнь впереди. Живи праведно, по сердцу. Не иди чужими дорогами и своей будь верен. Так и наладится всё.
— Хорошо, батюшка. Буду, — пообещал Алёша.
— Даст Бог, свидимся ещё, — выговорил отец Георгий и пошёл по коридору прочь. Казалось, нехотя, с тяжёлым сердцем. Но, возможно, навсегда.
Глава 16. Мне осталась одна забава[12]
Алёша пересёк раскалённый южным солнцем двор епархии и вышел за ограду. Скитской УАЗ ещё стоял неподалеку. Возле него толпились знакомые фигуры. Алёша поспешил в обратную сторону — он бы побежал, спасаясь от стыда, только ватные ноги отказывались подчиняться, как в страшном сне. Чем дальше, тем с бóльшим трудом Алёша переставлял их. За последние дни на адреналине его ещё не здоровое тело выдало больше, чем могло себе позволить. Пошатываясь и неестественно выбрасывая колени вперёд, Алёша сумел обогнуть сквер у епархии и завернуть за угол.
«Господи, ты смеёшься надо мной?» — пробормотал вслух Алёша. Проходящая мимо тётка обернулась, и, смерив его презрительным взглядом, прибавила шагу. Возле мусорного бака Алёша увидел обломанную ручку от лопаты. Он подобрал закруглённый черенок, чтобы опираться на него вместо трости, и, превозмогая себя, доковылял до дороги. В опустевшей голове пульсировало только одно слово: «Маша».
Мимо промчалась маршрутка. Ничего, придёт другая. Алёша встал в тень высоченной липы и, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, включил телефон. Ни пропущенных звонков, ни смсок. Что-то не так, — понимал Алёша, и если Маша не отвечает на звонки – есть только один способ выяснить это – отправиться в Ставрополь и спросить самому. Возможно, с ней что-то случилось. Алёша достал из кармана скомканные, как конфетные фантики, купюры, развернул их и пересчитал – на поездку хватит в любом случае. Если нет, в паспорте болтается без дела банковская карта.
Телефон в ладони завибрировал. «У вас новое сообщение».
Ура! Алёша с размаху ткнул пальцем в прозрачный конверт, чуть не раздавив сенсорный экран. От неё! – перехватило дыхание. Алёша с жадностью, ревниво прикрывая экран от пронырливых солнечных лучей, стал читать:
«Привет! Извини, что не отвечала. ((( Была занята. Потом телефон разрядился. И вообще надо было подумать. ((( У нас все случилось так резко… В голове просто бардак… И… правда… не хотела тебе говорить, но скажу: все время думаю, а вдруг ты опять заревнуешь или что-то не так поймешь и … ну сам понимаешь. Вчера у тебя был такой взгляд… 0_0 будто ты убьешь Юру… Я испугалась!((( А сможешь ты остановиться??? Быть другим??? Не хочу проверять. Хочу нормальной жизни!!! Не хочу оглядываться и бояться того, кто со мной рядом! ((( Мне казалось, я тебя простила, но… Извини, я не МОГУ так!!! То, что ты сделал со мной, всегда будет стоять между нами!!! Жалость, страх и вина – не те чувства, на которых строят отношения. Давай просто будем жить, как раньше. Каждый своей жизнью. Пожалуйста, не ищи меня и не звони больше. Маша»
Текст перед глазами расплылся, и в голове Алёши загудело. Этого не может быть! Разве она испугалась? Память услужливо подсунула расширенные глаза Маши и побледневшее лицо. Кретин! А он решил, что она не хотела его отпускать…
Ноги не держали совсем. Алёша опёрся о ствол дерева и сполз по нему на землю. Отчаяние, пудовым камнем сдавившее диафрагму, не давало дышать. Алёша отложил телефон в траву и пустыми глазами посмотрел на белый асфальт проезжей части. По ней неслись грузовики и легковушки, сигналили, шуршали шинами. Зачем? Куда…
Алёша сжал ладонями голову так, будто хотел уничтожить самого себя, ненавидя свои руки за то, что они сделали и за то, что им больше не обнять Машу, ненавидя тело за то, что ему больше не ощутить её тепла, ненавидя всего себя за то, что натворил. Он застыл, желая окаменеть здесь, стать неживым предметом.
Дерево качнулось под сильными порывами ветра. Что-то щёлкнуло по пальцам, по носу. Алёша поднял глаза – небо почернело, а с ветвей дождём сыпались светло-зелёные «самолётики» с белыми бутонами липового цвета. Они падали в волосы, скользили по лицу, сыпались за шиворот, словно пытаясь разбудить или похоронить под грудой цветков. Ноги свела судорога и отпустила, возвращая ступням и лодыжкам чувствительность. Обращаясь и к Богу, и к Маше, и к батюшке одновременно, будто они слились в единое целое, Алёша упрямо пробормотал: «Я докажу. Я могу быть другим. Я докажу. Ты увидишь. Ты ещё увидишь».
Алёша подумал о том, что кто-то начинает жизнь с чистого листа, у него такой роскоши нет — его лист был замаслен, забрызган кровью, сжамкан нетерпеливой рукой и надорван в нескольких местах. И пофиг! И на таком писать можно! Свою жизнь. Новую. Он не для того выжил, чтобы пустить её под откос. «Да, Господь?» – посмотрел Алёша в грозовые тучи, сквозь которые прозрачными полосами света солнце тянуло руки к земле. – «Я ещё не умер! А значит, триста раз всё изменится. Пока умею ходить, буду идти. Пока хочу петь, надо петь».
Он запихнул в карман мобильник и медленно встал, перебирая руками по стволу липы.
Опираясь на палку одной рукой, другой пытаясь поймать попутку, Алёша ковылял вдоль трассы, и ему казалось, что все видели громадную дыру в груди, пробитую гаубицей последних событий. Никто не торопился подбирать взъерошенного парня с палкой в руке, в футболке с растекшимися пятнами пота. Но Алёша хромал дальше, не опуская руку. Наконец, послышался шум тормозов. Алёша обернулся. Из старого белого фургона донёсся бунтарский голос вокалистки, перекрывающий запил гитар и грохот ударников. В окне появилась голова парня с длинными замусоленными дредами:
— Хай!
Алёша поинтересовался:
— Что играет?
— Парамор. Песня новая. Нравится?
— Прикольная.
— Ага, меня ваще прёт. А тебе куда, чувак?
Алёша пожал плечами:
— Да куда-нибудь… отсюда.
— Наш чел, — ухмыльнулся парень и махнул рукой: — Запрыгивай.
Перед Алёшей открылась задняя дверь, и он забрался в салон. Там уже сидело человек шесть приблизительно его возраста. Все яркие, необычные: кто с длинными волосами, кто с дредами и косичками, с серьгами и татуировками.
— Давай сюда, — подвинулась худенькая девчонка лет семнадцати с кричаще красными волосами и кольцом в носу.
— Спасибо, — пробормотал Алёша, пристраиваясь на край сиденья.
— Я – Дарт. А тебя как величать? – спросил парень с дредами, протягивая с переднего сиденья пятерню.
— Алекс, — неожиданно для себя ляпнул Алёша.— А я Лиса, — подмигнула красноволосая.
— Кэт, Майк, — тянулись к Алёше руки.
Улыбающиеся лица принадлежали к какой-то совсем другой, неизвестной ему расе: счастливых и безбашенных людей.
— За рулем – Шаман, — кивнул в сторону водителя Дарт, и сидящий рядом с ним крупный парень в бейсболке, не оборачиваясь, приветственно помахал рукой.
— Очень приятно, — сказал Алёша.
— Слышь, а как из города выехать? Мы уже запарились кружить, — признался Дарт.
— Я не местный, но это не проблема, — сказал Алёша и достал смартфон: – Сейчас найдём. В какую сторону?
— К Чёрному морю.
Алёша вывел на экран карту Гугл и отдал телефон Дарту.
— О, супер, чувак! – обрадовался тот и ткнул экран под нос Шаману: — Во, глянь. И навигатора не надо!
— Пить хочешь? – словно угадывая мысли Алёши, спросила Лиса, протягивая бутылку.
— Спасибо, — Алёша впился в горлышко, жадно глотая тёплую воду.
Рука Лисы с бутербродом уже замаячила перед его носом:
— На!
— Лисе главное, чтобы никого голодного рядом не было, — хмыкнул патлатый и носатый Майк.
Пока Алёша жадно поглощал бутерброд, а потом второй, никто на него не таращился, словно подбирать голодных бродяг на дороге было для этого народа нормальным явлением. Кто-то смотрел в окно, кто-то потягивал из жестяной банки коктейль, кто-то тащёно подпевал «Донт ворри, би хэппи» такому же тащённому Бобу Марли. И Алёша начал расслабляться. Он обернулся назад и обомлел: там стояли кофры с музыкальными инструментами, барабанная установка, завёрнутый в одеяло пульт.
— Вы музыканты? – спросил Алёша, не веря своим глазам.
— Ага, — кивнул Майк. – На море едем. Бабла срубить.
«Благодарю тебя, Господи!» — Алёша вознёс глаза к небу.
— Ты чё, молишься? – хмыкнул Дарт.
— Да, — кивнул Алёша. – Благодарю.
— Прикольно, — заметила длинноногая Кэт, с любопытством рассматривая попутчика. Она была красивой и явно знала это. Из-под цветастой банданы две каштановые косы спускались на грудь, выпирающую из чёрной маечки. Кэт была увешана множеством украшений и фенечек: на груди, на запястьях, на щиколотках. Потянувшись, Кэт спросила:
— А ты сам чем занимаешься, когда не ездишь автостопом?
— Пою, — просто ответил Алёша.
— Да лан! – удивился Майк. – А сбацай чё-нить.
— А можно ещё воды? В горле пересохло, — смутился Алёша. Ему снова протянули пластиковую бутылку.
— Ну, давай, — развернулся с переднего кресла в салон Дарт, выключив музыку.
Алёша закусил губу, соображая, что лучше спеть такой компании. Что-нибудь рóковое, наверное. Он завернул пробку бутылки, и пальцами начал отстукивать ритм по пластику. Закрыв глаза, Алёша негромко начал:
— There's a flame, flame in my heart