— Почему у вас так пусто? — спрашивают корреспонденты.
— Не завезли, — отвечает продавщица.
Идут к заведующей.
— Как «нет песка»? — изумляется та.
Оказывается, в кладовой есть и песок, и макароны. Просто ленятся выкладывать на полки. Кстати, когда покупатель, спрашивавший масло и соль, начал скандалить, и то, и другое ему вынесли (ЛП 6.2.75). А так как он не унимался и требовал жалобную книгу, его пригласили в кабинет заведующей и предложили в качестве примирительного дара растворимый кофе и колбасу твердого копчения — самый вожделенный в те годы дефицит.
С властью золота у нас действительно покончено. Оно почти целиком отнято у граждан и перешло в подвалы и сейфы государства. Однако дьявольское могущество его не уничтожено, но передано другому божеству — дефициту. И первые служители нового божества — работники прилавка. На этой причастности культу и держится их благосостояние, их авторитет, а также презрение к нуждам рядового покупателя.
Продавцам даже нет особой нужды прибегать к хищениям, спекуляции и другим незаконным действиям. В мясной магазин на нашей улице каждый день приходила с большими авоськами уборщица из соседнего трикотажного, и ей в кладовой отвешивали языки, печенку, дешевых цыплят, говяжьи консервы — все, что даже не выносилось на прилавок. Потом она оплачивала свои закупки в кассе и уносила их к пославшим ее продавщицам трикотажного. Теперь все работники мясного могли быть уверены, что, когда соседям завезут, скажем, дефицитные вязаные кофты, им они достанутся в первую очередь.
Такие же связи существовали у мясного магазина с рыбным, колбасным, молочным, кондитерским, овощным, с магазином уцененной обуви и прочими. Дружбы с продавцами продовольственных магазинов будут искать парикмахерши, железнодорожные кассирши, официантки, аптекарши — тоже люди весьма полезные и причастные к распорядительству другими видами дефицита. И так этот круговорот взаимной услужливости жрецов нового культа вертится под носом и на глазах простого покупателя, но редко кто возмутится вслух. А если и возмутится, очередь его не поддержит — привыкли.
Не всякому, конечно, удается удерживать свои аппетиты в рамках законности. Сначала мелкий обвес, обсчет, потом, глядишь, сыну надо свадьбу справить, брату дом построить, мужу моторку купить — поневоле переходят к более крупным операциям. Мелкие магазины в поселках и пригородах иногда как раз накануне ревизии сгорают, и пламя пожирает не только стены, крышу, полки и оставшиеся товары, но и многотысячные недостачи, перешедшие из кассы в карман продавщицы (Изв. 3.6.76). Бывший сварщик, ушедший в мясники, хвастает, что теперь, вместо 250 рублей в месяц, он зарабатывает 50–60 рублей в день (ЛГ 17.7.74).
Как? Подбирает богатую клиентуру, и та за отборный кусок вкладывает ему в чек добавочный рубль. Меняет сортность. Участвует в барышах с того мяса, которое крадут на мясокомбинатах. А.Г. рассказывал мне, что своими глазами видел в кладовой молочного магазина большой бидон с запиской: «Зина, сметану не разбавляй, я уже разбавила». Редко сейчас можно увидеть продавщицу или кассиршу в крупном гастрономе, которая не щеголяла бы дорогим кольцом, браслетом, серьгами, золотыми часиками. В Москве, в рыбном отделе одного гастронома я слышал, как продавщица, разговаривавшая с приятельницей, негромко произнесла: «Это каким же надо быть дураком, чтобы в наши дни в торговле не работать».
И все же не коррупция и не лень продавцов — главная причина бесконечных очередей. Справедливости ради надо сказать, что в крупных городах им приходится работать, как заведенным, с утра до вечера. Возможно, они бы и управились, если б им приходилось обслуживать только жителей своего города. Но к ним, к заветной первой категории снабжения, тянутся сотни тысяч людей из округи, они приезжают с первыми электричками и выстраиваются за апельсинами и колбасой, за мясом и бананами, за рыбой и консервами, за шоколадными тортами и любительскими сосисками, за всем, что по понятиям второй категории, представляет собой дивный дефицит.