Лина тогда возразила:
— Ты всегда был и остался ребенком. Живешь одними впечатлениями. Два месяца не видел людей, теперь тебя к ним потянуло. Возьмешься за работу, и вдохновение это уйдет.
Олег Борисович теплым взглядом посмотрел на Лину и раздумчиво произнес:
— Впечатления и вдохновение для актера — форма энергии. Не будет ее — не будет актера. К сожалению, актеры часто превращаются в дельцов, а не в творцов. В актерскую лексику все активней врываются слова «скомпоновать», «построить», «сработать», творческие находки называют запчастями, спектакли — продукцией, а труппа теперь называется актерским цехом. Ты чуешь? Сплошная механизация.
Он помолчал, потом с надеждой и наивным простодушием спросил:
— Лина, я могу перестать быть механизмом?
Лина с умилением смотрела на него и улыбалась: «Он действительно стал каким-то другим, новым». И почувствовала, что очень любит его сейчас, такого нескладного, трудного, вечно сомневающегося.
— Нет, — сказала она с лукавством, — не можешь, милый ты мой, в этом нет надобности. Ты самоед, все, что ты наговорил, не имеет к тебе никакого отношения. Он попытался возразить, Лина не дала ему раскрыть рта: — Не спорь, мне лучше знать. У тебя только не бывает времени оглянуться и посмотреть на себя. Ты вспомни, сколько за все годы, что мы вместе, было у тебя выходных дней? Ни одного. Два месяца, которые ты провел там, в клинике и в санатории, позволили тебе, быть может, в первый раз подумать о здоровье, о людях, о жизни вообще. Не терзай ты себя попусту.
Она права, признался в душе Красновидов и заходил по комнате.
— Я задумал нечто, Лина. Не перебивай! Все пока очень сумбурно, это витает передо мной. Мне нужен толчок, малюсенькая зацепка. Не могу ее найти, но чувствую, если я ее найду… — Он ходил по комнате, говорил тихим, ровным голосом, и говорил против обыкновения очень много. — Мы остались без театра. И что теперь? Сложить крылья? Дело, как видишь, не в здании. Пожар съел труп. Но не труппу, хотя, как оказалось, сгорел-то театр задолго до пожара?! И никто из нас, к сожалению, не задавался по-настоящему вопросом, почему Стругацкий — пошляк, главный режиссер — фигляр и недоучка, а директор — дерьмо и кисель. Знали мы об этом или нет?
— Знали, Олег. Но думали, что это так и надо. А если думали, что так не надо, то терпели, кривлялись перед ними, давали возможность жить, а сами страдали. Страдали, а все же кривлялись.
— И этим помогали театру гибнуть. По-мо-гали, Ангелина! Теперь его надо возродить. Нас новые стены не спасут, это уж точно. Играть можно и в сарае, но играть надо так, чтобы публика валом валила в этот сарай. Значит, дело в качественной перестройке театра. Давай посмотрим правде в глаза. Что делалось последние годы? Все шло самотеком. Мы подчинялись инструкциям и тащили телегу, без разбора нагруженную всяким хламом. Жизнь шла далеко впереди нас, она шла сама по себе, а мы сами по себе. И это страшнее пожара.
Он сел на тахту и обнял Лину за плечи, она почувствовала, что руки у него ледяные.
За ужином Ангелина Потаповна положила на стол пачку нераспечатанных писем: просьба помочь устроиться в театральную школу, благодарные отзывы об исполненной роли, приглашение на творческую встречу… Некоторые письма приводили Красновидова в умиление: «Одолжите денег…», «Где достать пособие для желающих заниматься мотоспортом?», «Правда ли, что Жан Габен имеет стадо коров и сам пасет его?»
Пришло письмо от старого друга — актера, Петра Андреевича Рогова. Выведенный на пенсию, актер со званием, отдавший тридцать лет жизни Драматическому театру, полный сил и желания работать, Петр Андреевич не мог смириться с почти насильственным уходом на покой, уехал подальше от родного театра, к своим землякам, поселился у сестры в далеком зауральском городке с суровым названием Крутогорск и скоро стал там нужным человеком. Привел в порядок заброшенный, бедствующий театрик. Сколотил из любителей-энтузиастов труппу. Фактически на одном энтузиазме обзавелся театральными костюмами, реквизитом, столярами и плотниками и всей необходимой машинерией. За малым количеством жителей Крутогорска спектакли делались быстро, шли недолго. Жители городка покровительствовали этому театру и охотно посещали его, сборы покрывали расходы, отзывы были самые добрые. Казалось, зрители пользовались любой возможностью, чтобы поддержать актеров, сами того не ведая, что для театра это было главным: актеры постоянно чувствовали, что они нужны тем, для кого они творят.