Комната устлана топографическими картами тайги и болот; папки с фотографиями геологов, вышкомонтажников, бульдозеристов. Летал Красновидов с Ксюшей на ближайший буровой куст, смотрели, беседовали, листали буровой журнал, заглянули в балок, где смена буровиков спала, грелась. Забирались на вышку, начбур пояснял, знакомил с техникой бурения. Начбур, сухой, равнодушный на вид парень, смотрел исподлобья, безнадежно кивал головой на вышку.
— Пока одни метры гоним. Который год. Скважина за скважиной, и все пустые. Тоска берет. О промысле забыли и думать. И там, — он кивнул куда-то в сторону, — изверились. Такие дела.
Подошли буровики, переминались с ноги на ногу, роптали:
— Пошлют и забудут.
— Солярки нет, десятидюймовые колонки кончились — не досылают.
— Валенки прохудились.
— Выручай, брат.
— Не нойте, — остановил начбур безразличным тоном, — дадим нефть, все будет. Пока не заработали, латайте свои валенки, стружки подложите. Такие дела.
Летали они и в областной центр. Встречались с руководством геологии и нефтегаза (нефти еще нет, а руководство уже в полном составе). Там учрежденческая запарка, едва минуту урвешь на разговор: вот-вот невиданно-неслыханное случится. По всем показателям должна быть нефть. Должна!.. Из разговора выяснилось, что на местах верят, надеются, а в министерстве, в Госплане некоторые упорно считают, что в Западно-Сибирской низменности — дело безнадежное и надо сматывать удочки. Геологов, топографов, сейсмологов, шастающих по тайге, величают не иначе как мальчишками, донкихотами, а «мальчишки», седоголовые уже, длиннобородые, забывшие уютные постели, женскую ласку, плюющие на язвенные болезни, на нервное истощение, знай свое — ищут.
Контраст мнений глубоко взволновал Красновидова, расстроил. Но как автора, занятого этой темой, по-своему обрадовал: он нашел подлинно серьезный драматургический конфликт. В «Главгеологии» заинтересовались пьесой. «Что? Спектакль о первооткрывателях? Давайте. Кстати. Скоро начнется… Мир ахнет. Работайте. Одобрим».
Приходили первые радиограммы от Борисоглебского, первые пакеты, оказией, с рукописным материалом, фотопленки, магнитофонные ленты.
«В экспедиции все благополучно, — писал Борисоглебский. — С Иртыша слезли, обосновались на короткое время в поселке неподалеку от буровых вышек. Здоровы, полны энергии. Дали концерт в бараке, сидя на койках (других условий не предвиделось). Получили в подарок бутылку серовато-коричневой жидкости — первый выброс только что пробуренной скважины, некая смесь воды, раствора и признаков нефти. Назови пьесу «Первопроходцы». Звучит».
Красновидов не мог ничего придумать. Согласился.
Ксюша разбирала присланные подарки Борисоглебского, раскладывала их по темам, составляла опись, нумеровала, датировала и подкладывала на стол Красновидову с правой стороны в папке: «Дело» для «Первопроходцев».
Там же лежали переписанные на листки выдержки из докладных записок сотрудников Научно-исследовательского института геологии Арктики.
На одном листке читает:
«В районах севера Сибири установлены и прослежены на сотни километров нефтеносные свиты. В отдельных скважинах получены промышленные притоки нефти и горючего газа».
На другом:
«Многие начатые бурением глубокие скважины ликвидированы. Проектных глубин не достигли. Геологические и разведочные работы брошены незаконченными. Созданные за последние 10—15 лет на ранее совершенно не освоенной территории базы ликвидируются. Таким образом, огромные материальные ценности, в том числе большой жилищный фонд, стоимостью, вероятно, в несколько сотен миллионов рублей, будут утрачены».
Фабула сценария завязывалась так: группа из одиннадцати геологоразведчиков заброшена в глубокую тайгу. Осень. Непроходимые болота. Найдены убедительные показания нефти. Необходимо бурить. Но средств для разработки нет. Ждут технику. Она застряла где-то в пути. Ожидание превращается в пытку.
Сергей Кузьмич Буров доверил Красновидову любопытные сведения, касающиеся доцента одного волжского университета Каширкина, занимающегося изучением палеолита Сибири. Адресуясь к Тюменскому управлению геологии, вышеозначенный предостерегал: