Буров пояснил: газ, как правило, тянет за собой нефть — и продолжал читать:
— «Не ослабевающая в течение длительного времени сила открытого газоводного фонтана убедительно доказывает, что скважина вскрыла не отдельную небольшую песчаную линзу, а мощную газовую залежь. Открытие горючего газа в Крутогорском районе имеет очень большое значение». А теперь я зачитаю вот этот документ: «Проведенные буровые работы на Крутогорской площади показали о т р и ц а т е л ь н ы е результаты по газонефтеносности; при испытании все скважины дали воду с растворенным в ней газом без признаков нефти, во всех случаях получена пластовая вода с газом в н е п р о м ы ш л е н н ы х количествах. Выявляющаяся неперспективность требует дальнейшее разбуривание Крутогорской структуры приостановить». — Снял очки, спросил: — Достаточно красноречивый, Олег Борисович, не так ли?
Красновидов согласился.
Сложив листки, Буров бросил папку на стол.
— Вот вам и материал для конфликта. Но это, так сказать, производственно-хозяйственная сторона. А за нею стоят люди. Энтузиасты, горячие головы, которым многого не объяснишь, если они всю эту материю испытали своим горбом, опытом поиска. Им противостоят и другого сорта деятели типа доцента Каширкина, верхогляды и любители осмотреться по сторонам. И такого контрастного мотива в пьесе, мне кажется, тоже не следует избегать. А перевес, я уверен, все-таки останется на стороне донкихотов.
Он задумчиво посмотрел на Красновидова.
— Не кажется ли вам, что первооткрывание становится приметой двадцатого века?
Красновидов ответил не сразу. «Буров, кажется, дал мне в руки ключи от секрета». Он приподнялся со шкуры медведя, с трудом распрямился. Сдерживаясь от боли, заставил себя улыбнуться.
— Спасибо вам, Сергей Кузьмич, я обогатился очень полезными сведениями.
— Рад помочь, — сказал Буров. — Если позволите, задам один вопрос.
— Прошу вас, Сергей Кузьмич.
Буров предложил сигарету, они закурили.
— Скажите, если не секрет, как вы отреагировали на рецензию, где пишут о вероятности вашего возвращения в родные пенаты? Честно признаюсь, этот абзац пробудил во мне ревность.
Красновидов вспыхнул.
— А во мне он пробудил бешенство, уважаемый Сергей Кузьмич. Провокационный абзац, беспрецедентный. Возмутительный! Я ответил рецензенту категорическим протестом. Мы театра еще не создали. Он еще младенец, которого надо долго и терпеливо взращивать. И название его, «Арена», пока еще звучит весьма претенциозно. У нас есть одна заслуга: создан коллектив, который можно воспринимать как общность, творческое единство. Создан нравственный, этический климат, в котором одно удовольствие трудиться. Это очень важно. Театр — искусство не индивидуумов, а контакта. В таком коллективе, как наш, мы решим многие проблемы, которых в других театрах, даже самых уважаемых, не решат. Театр в Крутогорске будет, на это я положу свою жизнь. И не я один, уверен. Здесь много дел, огромная страна Сибирь нуждается в очагах высокой, и только высокой, культуры. Вы посмотрите, сколь плачевно состояние театрального дела у нас в области: в окружном центре Ханты-Мансийске театра нет, в Сургуте театра нет. В Тобольске дивное, сказочно красивое здание, театр-теремок. Сработан сто пятьдесят лет назад без гвоздя, топором да пилой. Стоит и манит. Когда-то подмостки этого театра топтали знаменитые гастролеры, была труппа, губернский люд посещал теремок охотно, благоговейно. Сейчас в этом театре на п р е м ь е р у продается десятка два билетов. Стоит теремок, манит, а зритель не идет, театра, по существу, нет. Надеемся, что наша студия станет источником высокопрофессиональных кадров. Сейчас прошел конкурс, влились новые силы. Этот набор мы оставим при «Арене», но впоследствии отдельные выпуски будем готовить театральными коллективами, которые поднимут театры в крупных городах области.
Красновидов выпалил свой монолог на одном дыхании, сердито и взволнованно. Он будто продолжал конфликтовать с автором рецензии, беспардонно исказившим прогнозы дальнейшего бытия «Арены». Отдышался и, понизив тон, закончил: