КАРТИНА ПЯТАЯ
Когда Красновидов ощущал, что время слишком быстро бежит, он становился неспокойным. Неудержимо проносящиеся дни вносили в его творческий ритм дополнительную нервозность. Он чувствовал, как его что-то искусственно подталкивало.
Как незаметно минул год! Можно уже подводить кое-какие итоги: поставлено три спектакля, еще два в заделе — «Первопроходцы» и «Маскарад», создана студия и хорошо себя оправдывает. Сколочен надежный, творчески одержимый коллектив. Целина, шефские встречи с производственниками, экспедиция к геологам, на буровые — это уже общественное лицо театра. Стабилизируется финансовое положение.
Возвращаясь назад, Олег Борисович размышлял: какие же все-таки побудительные причины, так, в общем-то, дерзновенно толкнувшие его бросить родной город, сагитировать людей и заложить новый театр, имея во всех отношениях нуль. Да еще и при его слабых организаторских способностях. Так что же? Горечь поражения не давала ему покоя и он решил не сдаваться? Едва ли.
Он помнит, как еще в больнице, узнав о решении расформировать Драматический театр, сам же сказал: строго, но справедливо. Одно, правда, ему тогда показалось: суровый приговор ударил слишком уж неравномерно. Руководство театра отделалось взысканием и устроилось на новых должностях, а актеры? Они взысканий не получили, но вся тяжесть позора легла на них. Так что же? Пожар? Он подействовал сокрушающе, но не побудительно. Возможно, все в комплексе?..
И тут его мысли скакнули на двенадцать-тринадцать лет назад, в войну, когда время не так быстро летело, как сейчас, день казался вечностью, жизнь измерялась часами, минутами и обдумывать жизнь свою приходилось, когда выжить-то не было шансов вообще.
Сидя в залитом водой окопе под орудийным обстрелом, машинально жуя вывалянный в махорке размякший сухарь, он думал: «Пересмотри самого себя, годишься ли на что-нибудь высокое, нужное? Прежде чем заниматься искусством, проверь, какой ты человек, наметь себе программу жизни».
Снаряд угодил в траншею. Жидкой грязью, комьями земли ударило в лицо, захлестнуло смрадом взрывной волны, и он перестал слышать вопли раненых.
«Будь мудрым, не впадай в панику, иначе не стать тебе человеком. Не страшись тяжелых ударов, они в искусстве — естественная среда. И поражений не бойся: искусство без поражений погибнет. Это броня, благодаря ей в искусство не проникнут трусы, а если, не дай бог, проникнут, они, как сорняк, задавят искусство».
Он не слышал команды, он видел, как его рота, потом взвод рванулись из окопов и, пластаясь, поползли по разгвазданной фугасами луговине. И он пополз… в кромешной тишине («Оглох!.. А как же театр?») и видел, как навстречу ему, взводу, роте бегут. Бегут, пригибаясь, и падают, отбросив руки в стороны.
Он спокоен, сосредоточен, и автомат его послушно, прицельно бьет. Он видит рядом своих бойцов, и они старательно делают свое дело, устремив все внимание на цель; их отвлечь от цели может только смерть, но об этом никто не думает — некогда: надо, чтобы навстречу никто не бежал, надо преодолеть луговину и добраться до речного обрыва. И закрепиться. Основательно, чтобы держаться неколебимо. Вот цель! «Пересмотри, артист Красновидов, свою цель и держись ее неколебимо».
Он снова не слышал команды, но увидел, что рота встала в рост и пошла, побежала, а он лежит. И встал, пошел, побежал. Его бодрит сознание, что справа-слева бойцы, его окопники. Его среда. И в этой среде ему легко и нестрашно идти, бежать, рваться вперед, и он совершенно уверен: они доберутся до обрыва реки.
Так, может быть, там, у обрыва, возникла побудительная причина, вселившая год назад веру, хотя в активе был нуль?
Бытие Драматического театра не определило его сознания, оно дремало, томилось; он был н е в с в о е й с р е д е. Рядом, но не вместе со всеми. «Ты не бил в цель, Красновидов. Ты ее не видел, вспомни окопы. Вера, воля твоя, ненависть и жизнелюбие — все было наведено на прицел, на мушку. И ты бил точно, без промаха. И рядом с тобой делали то же. Все шло на единую цель, а целью была Победа. Пересмотри себя, Красновидов. Пока не поздно. Театру надо вернуть жизнь».
Теперь, по прошествии времени, думал ли он хоть втайне, что рождение театра «Арена» — его личная победа? Нет. «Арена» — это победа Рогова и Лежнева, Валдаева и Шинкаревой и всех обитателей «Арены». Теперь он и рядом и вместе со всеми.
Центральную роль в «Первопроходцах» — начальника геологической партии — поручили Роману Изюмову. После премьеры «Оленьих троп» состоялось обсуждение на коллективе театра, и постановщик спектакля Егор Егорович Лежнев доложил, что Роман Изюмов, введенный вместо Лукьянова, показал себя не только как способный актер. Лежнев привел примеры, когда Изюмов в работе над ролью проявил и незаурядные режиссерские способности: