— Все как-то запутано. — У Томского голос надтреснутый, но густой и сладкий. — Не понимаю, с какой стати? — Глаза его рассеянно блуждали. — Если уезжать из города, так зачем в такую глушь? Давайте лучше примкнем, значит, этой группой к филармонии — и на длительные гастроли по хорошим городам. И творческий рост, и деньги. Я могу посодействовать, есть каналы.
— Этого еще не хватало, — вспылила Ермолина. — Какие такие еще каналы? В эстрадницу меня превратить! Скетчи, интермедии? Потом куплет предложите, плясать заставите.
— Лидия Николаевна, — Томский заюлил, — я за высокую, значит, эстраду. При чем тут скетчи? Можно создать свое что-нибудь, броское.
— Бросовое, — пренебрежительно вставила Ермолина.
— Ну зачем так. А то, что Красновидов придумал…
— Замолчи! — Ангелина Потаповна стукнула ладонью по столу. — Ты даже имени Красновидова не произноси, эстрадник! Исхалтурился в пух…
— Лина, Лина, — остановил Валдаев, — это уже через… Не надо, несолидно. Вы перешли на личности и забыли про существо дела.
— А существо такое, — Егор Егорович Лежнев выкарабкался из кресла, встал и даже прошелся по комнате. — Я вот подумал, взвесил. Сначала, честно признаюсь, ошарашило меня предложение Олега Борисовича, просто ошарашило. Потом, чувствую, нет, не ошарашило, а испугало. А это уже совсем другое дело. Перед смелым всегда, знаете, испуг берет. Олег Борисович призывает на рискованный, но пер-спек-тивный шаг. Хлебнуть жизни, мозги прочистить нам ох как нужно. Прокисли мы на стационаре-то. Ей-ей, Олег метит в цель. Лида, к тебе вопрос… — Он повернулся к Ермолиной. — Выходит, роли играть, репетировать без устали, с главрежем до одури спорить — ты не старуха, а выехать по железной дороге в мягком купе в город, где тебя на руках будут носить, — старуха? Так? Мы что же, на луну собираемся, что ли? Своя страна, там люди, может, краше наших. Так вот: я — пока еще интуитивно — чувствую, что в идее Красновидова скрыта большая мудрость. Рискованно, черт возьми, аж дрожь берет. — Он все больше оживлялся, глаза молодецки посверкивали. — А нам что сейчас ни предложи, все рискованно. Вот ведь как, — он снова обратился к Ермолиной, — вот ведь как, Лидуша, бывает: в самом сложном затаено самое простое. Я ведь тоже не мальчишка, и у меня еще ГИТИС. И квартира есть, и комфорт. Брошу, ей-богу, брошу. Простите за резкость, но если будем все время держаться за собственные ягодицы, с места не стронемся.
Ермолина передернула плечами.
— Место, место… Что ты мне, Егор, рацеи-то читаешь? Я даже на карте не сыщу это место. Крутогорск — это что, Сибирь?
— Да, — сказал Красновидов, — Сибирь, манящая, как Эльдорадо. Тюменщина.
— Боже! И звучит, как Тмутаракань. И что, вы уверены, Рогов так вот, с распростертыми объятиями, нас примет и облагодетельствует?
— Он будет нам рад, — ответил Красновидов. — А блага придется создавать собственными руками.
— Стара я, — сокрушенно сказала Лидия Николаевна. — Блага создавать надо молодыми руками, а не моими. Вот, — она прижала к груди Ксюшу, — вот кому книги в руки. Скоро все лавры упадут к ее ногам, поверьте моему чутью. Мы, старики, страдаем одним недугом: не можем вовремя остановиться и уступить дорогу молодым. Нам кажется, никто нас не заменит.
Красновидов чувствовал, какая борьба сомнений и решимости происходит сейчас в душе этой сильной, но потрясенной несчастьем женщины. И видно было, что сдерживал ее от решительного шага не домашний уют. И не опасение так вот, сразу, сняться с места и махнуть в далекие края. Профессиональная ответственность, безупречная взыскательность к делу, которое ей не по плечу, останавливали ее. И казалось, ей доводов вовсе не нужно. Она сейчас сама себя проверяла: сможет или не сможет?
Опершись о подлокотники, Ермолина тяжело поднялась с кресла, достала из сумки перчатки и стала их натягивать, давая понять, что пора по домам. Все встали со своих мест.
Элла Ивановна, взволнованная и растерянная, предложила пообедать. А было уже начало десятого.
Лидия Николаевна отказалась.