В какой-то момент ворон вернул мне способность говорить. Я стал слышать сам себя. И мне хотелось болтать без умолку. Но с кем? Я же был здесь один. Я говорил со стенами, с кроватью, со шкафом. Я открывал и закрывал его дверцы. Я озвучивал эту бездушную мебель. Будто дверца его рот. И смех душил меня. И ворон хохотал за моей спиной, сидя на подоконнике.
Но это было всего один раз. Один раз, когда я мог и говорить, и слышать одновременно.
Позже, если ворон даровал мне речь, он отбирал слух. Если отбирал зрение, то наделял меня способностью слышать даже самые тихие звуки: шуршание под половицами, скрип ветвей… и капли, капли, капли…
Капли! Вода здесь была черной. Из крана текла черная вода. Но я не пил ее. Не хотел пить. Не хотел есть.
И сколько бы я не пытался проснуться - не мог этого сделать. Я осознавал, что не сплю. Что все это наяву…
— Где моя семья? — спрашивал я у ворона.
Я спрашивал его мысленно, готовясь к невыносимой боли во всем теле от его ответа. Только он заставлял меня чувствовать боль. И страх…
— Ты хочешь их видеть? — ворон смеялся. — А хотят ли они этого? Каррр!
Боль пронизывает тысячью осколками мою голову. Сжимает виски, давит на глаза. Изо рта вырывается беззвучный крик. И снова тишина. И я снова ничего не чувствую.
Вонь! По дому ползет запах сгоревшей… Как будто кожи… Странно, я чувствую это. Я совсем забыл, что перестал чувствовать запахи. А сейчас меня выворачивает наизнанку!
В потемках, на кухне, моя жена… Она здесь? Здесь! Она готовит. Но снова все сожгла. Не вижу ее лица. Она ставит на стол тарелку с чем—то горелым. Отвратительная вонь. Еще немного, и я упаду в обморок от этой удушающей вони.
Ворон садится на край стола. Он рассматривает меня, поворачивая голову с острым клювом то в одну, то в другую сторону.
— Ешь! — приказывает он.
Боль! Боль и вонь! Сажусь на стул, вплотную к столу. Лицо почти упирается в тарелку.
— Это же вкусно! — каркает мой пернатый мучитель. — Ешь!
Мой рот открывается. Я, против собственной воли, поглощаю что—то склизкое, длинное, мерзкое. Ворон, ублюдок, дал мне вкусовые ощущения!
— Не нравится? — птица щелкает клювом.
Перед ним миска. В ней белые гусеницы. Жирные. Толщиной, наверное, с палец. Он смакует каждую, втягивая в свой рот, как спагетти. Что же в моей тарелке? Неужели тоже гусеницы?! Или он подложил мне своего помета?!
— Не голоден? — ворон чистит перышки. — Иди! Пообщайся с семьей.
Сегодня он, как никогда, любезен. Моя жена в одной из темных комнат. Вижу ее силуэт. Она стоит ко мне спиной. Темные волосы чуть ниже лопаток, тонкая талия. Я ведь влюбился в эту талию десять лет тому назад. Теперь мне хотелось обнять ее. Расцеловать ее лицо. Гладить ее волосы. Я понял, что скучал.
Ворон предложил мне пообщаться с семьей. Но я ведь не могу слышать и говорить одновременно. Она не услышит меня. Или я не услышу ее.
Но я говорю. Без остановки говорю. Не о чем. О солнце, о цветах, о лете. Вот чего мне здесь недостает. А она не слышит. Я пустое место для нее. Она стоит, не поворачиваясь ко мне. Пытаюсь обнять, но руки проходят сквозь ее тело. Она нереальная! Ворон подсунул мне фальшивку! Сейчас он насмехается надо мной. В общем, как и каждый день… Я для него марионетка!..
Я выбегаю из комнаты. Я убью эту птицу! Я сверну ему шею! Но я натыкаюсь на Пашку. Мой сын! Тяну к нему руки. Он смотрит мне прямо в глаза. Ворон вылетает из темноты и ударяет меня крылом по лицу. Все погружается во мрак. И я слышу голос сына, полный детской ненависти:
— Я ненавижу тебя, папа! Ты никогда не играл со мной! Не покупал мне игрушки! Не давал конфет! Ты ставил меня в угол ни за что! Ты не любил маму! Ты не любил меня! Не любил бабушку! Я ненавижу тебя, больше не приходи к нам!
Мозг разрывается. От боли. От этих слов. Когда—то мне было наплевать на подобные слова. А сейчас я готов был выть, но не имел голоса.
Прихожу в себя. Никого рядом. Ни жены, ни сына… Передо мной плавно опускается ворон. Смотрю на него. Он смотрит на меня, молчит, ждет. Я выдаю мысленную фразу:
— Это я виноват. Я не уделял им время…
— Хуже! — кричит ворон. — Ты убивал их каждый день! Ты не видел в них людей! Для тебя они были помехой! Рабами! Признайся, ты и сына своего не хотел. Настояла твоя жена. Ты помнишь, как ее зовут, а? — ворон зашелся безудержным хохотом.