- Мне не смешно. Если бы мои родители были живы – я бы всегда был таким. Люди бы не бегали от меня. Подчиненные не считали бы извергом. Ты бы не боялась, – улыбка сошла с моего лица. Он переживает. И я вместе с ним. – Как думаешь, если бы они были живы – все было бы по-другому? – Стас все также смотрел на фото, перебирал их в руках.
- Скорее всего, да. Но у истории нет сослагательного наклонения, так что не стоит об этом думать, – проговорив это, я замолчала. Я не знала, что сказать, хотя мне безумно хотелось поддержать его. Мы молчали несколько минут, прежде чем Стас заговорил.
- Мама в последние дни была такой рассеянной. Все забывала, вечно переспрашивала. В себя ушла. Не знала, как сказать мне, что отец погиб. Ну и не знала, что дальше делать и как жить. А я был маленьким, мало что понимал. Думал тогда лишь о друзьях, которые у меня еще тогда были, и о каратэ.
- Что такого, тебе ведь было восемь лет. Восемь же? – он только кивнул. – Вот, для ребенка это нормально. – я попыталась ободрить его.
- В тот день я был на тренировке. Меня тренер тогда очень хвалил, говорил, что я делаю просто колоссальные успехи. Но почему-то он не сказал этого моей маме, когда она за мной приехала. И я ей сам начал рассказывать, когда мы уже ехали в машине, но она не слушала меня, думала о своем, – негромко рассказывал Стас. Посмотрев на меня, он отвел взгляд в бок и продолжил. – Я обиделся на нее. Смотрел на нее с заднего сидения, как она ведет машину. Она была наискосок от меня. Помню, как сейчас. Последнее, что я помню из того дня. Она нервничала, руки у нее подрагивали на руле. Видимо, ей было очень тяжело смириться, что отца больше нет. А дальше… Послышался громкий стук. Мама закричала. Меня кинуло вперед, затем назад, я очень больно ударился спиной и головой, не соображал, что происходит. Машину заносило, меня оглушил скрежет шин об асфальт, свист, звук удара да и вообще все, что тогда там было. От боли я ничего не видел, я лишь слышал все эти страшные звуки, они были громче с каждой секундой. Машину затрясло, меня кидало в разные стороны, и постоянно ударялся, не мог ни за что ухватиться, чтоб хоть как-то удержаться и полностью не разбиться. Но я сделал только хуже себе – в итоге я сломал руку. И боль уже была такой ужасной, что и я закричал вместе с мамой. От травматического шока я начал терять сознание. Помню лишь, что нас снова очень сильно опрокинуло, я открыл глаза и увидел, как мама падает на меня. Ее глаза были полны ужаса. Она схватила меня и крепко сжала. Рука заболела еще сильнее, я вскрикнул и потерял сознание. Наверно, там такой хаос творился, а я ничего не смог понять.
- Это ужасно… - у меня не было слов. Я была поражена и напугана не меньше Стаса. Я даже представить не могла, как можно пережить такое. Да если бы у меня так случилось… Меня передернуло. Даже думать не хочу. Я не нашлась, что сказать, поэтому молчала.
- Я испугался, когда пришел в себя и понял, что я в больнице. Рука сломана, множественные ушибы, сотрясение. Я несколько дней был без сознания, потерялся во времени. Стал звать маму. Мне сказали, что она не может прийти, – тут у меня застрял комок в горле, а к глазам подобрались слезы. Что чувствовал маленький напуганный ребенок, зовя маму? И как ему сказать, что оба его родителя мертвы? Я закусила губу и отвернулась, чтобы Стас не видел моего состояния. – Еще пару дней я так пролежал, ничего не зная. А потом пришел дядя. Он и сказал все. Я был растерян. Стало страшно. Я не хотел верить. У меня даже какая-то паника началась. Стал звать маму, рыдал. Откровенно рыдал, потому что… Хм… - он остановился, пытаясь подобрать слова.
- Итак понятно, почему, не надо объяснять.
- Я был на их могилах, когда меня выписали. В тот же день мы поехали. Только там я понял, что к чему. Но не мог смириться.
- Ты узнал, почему это произошло?
- Мама не посмотрела по сторонам на перекрестке, а справа на всей скорости несся грузовик. И рядом было полно машин. Вот и собрали мы пробку, когда грузовик врезался в нас. А мама накрыла меня собой, чтобы я не погиб. Это все, что я знаю о том происшествии.
- И как ты смирился?
- Я пришел в себя спустя год. Пока рука заживала, я не мог заниматься, не мог себя отвлечь борьбой. После выздоровления уже сам не хотел заниматься какое-то время. А потом опять пошел. И тогда жить стало легче.
- А твой дядя?
- Что он? Говорил, что я не должен распускать сопли. Подавлял во мне всякие попытки показать, что я чувствую. По сути, ты первая, кому я это рассказал.
- Ты так долго хранил это в себе? Как же ты еще не сошел с ума?
- Я не знаю. А разве мое нынешнее состояние – не безумство? Все было бы иначе, будь они живы. Абсолютно все. Я был бы обычным. Жизнь моя шла бы по-другому, – я слышала в его голосе досаду и тоску. И что я могла на это сказать? Ничего. Посидев пару минут в тишине, разглядывая фотографии, Стас неожиданно встал и вышел из зала. Я осталась одна с котом на коленях и в окружении фотографий. Пойти за ним? Остаться тут? Мне кажется, я должна как-то поддержать его.
Положив кота на диван, я встала и тоже вышла в коридор. Где он? Я прошла по коридору в поисках парня. Он оказался на кухне. Стоял и смотрел в окно, оперевшись на подоконник руками. Пару мгновений я думала, что же мне сделать, чтобы помочь. И я придумала. Больше не теряя ни секунды, я быстро подошла к Стасу (чтобы мой запал не испарился) и обняла его, уткнувшись лбом в спину. Как я и предполагала, это продлилось не больше секунды – Стас резко развернулся и оттолкнул меня. Но в этот раз мне уже не было больно или страшно – я, кажется, поняла, почему он так себя ведет.
- Что ты делаешь? – на лице его проскользнул испуг. Голос немного дрогнул.
- Я обняла тебя. Я ничего не могу сделать или сказать, чтобы поддержать тебя. Поэтому я решила, что нужно тебя обнять. Почему ты боишься объятий? – я смотрела на растерянного парня и понимала, что хочу снова обнять его. Хочу прижаться к нему и гладить. И дело было не только в том, чтобы успокоить его. Он молчал, в упор глядя на меня и думая, что ответить.
- Мама придавила меня тогда. Было больно, – негромко произнес он. – Потом перелом, болезненные капельницы с их иголками, прикосновения врачей. Они не делали мне больно, но у меня все тело было в ушибах, я не мог терпеть никаких касаний. Мой дядя меня физически наказывал. И о том, чтобы хоть по плечу дружески похлопать своего племянника, он не думал. Это не значит, что он не любил меня, но подобных вещей он не терпел. Из боевых искусств я знаю, что прикосновения приносят боль. А я, как любой другой человек, не хочу ее испытывать, – он смотрел на меня, не отрываясь. Нервно сглотнул. Да, эти воспоминания пробуждают в нем эмоции, очень сильные, он показывает их мне. Сейчас я вижу легкую истерию в его глазах. Скулы заходили по лицу. Даже губы подрагивают. Как же мне помочь?
- Я упала на тебя в Заельцовском бору, помнишь? Поэтому ты меня оттолкнул? Вспомнил, как это сделала твоя мама? – Стас лишь кивнул. Нужно снова попытаться. – Но ведь прикосновения не всегда болезненны. Я могу тебе показать, – я вновь стала приближаться.
Стас инерционно сделал шаг назад и вжался в подоконник. Я на мгновение остановилась, а затем подошла к нему вплотную. От близости ему было явно не по себе, я почувствовала, как Стас вздрогнул. Дрожь окатила и меня, но я быстро с ней справилась, выпустив ее из себя с тяжелым выдохом. Мы стояли очень близко. Смотрели друг другу в глаза. Он взглядом умолял меня не делать этого. А я пыталась успокоить его и ободрить. И вот, этот волнительный момент настал. Осторожно и без резких движений, я потянулась к Стасу и обхватила его за шею. Усилием воли он не стал меня отталкивать. Я почувствовала, как сократились мышцы на его руках в желании схватить меня и оттянуть куда-нибудь подальше, чтобы я не представляла угрозы. Но он не сделал этого. И тогда я сильнее обхватила его шею и крепче обняла. Прижалась всем телом и уткнулась лицом в его шею. Стас еле заметно дрожал. Я слышала, как колотится его сердце. И дыхание было сбивчивым и частым. Почему он так боится? Я ведь не сделаю ничего плохого. Я дышала глубоко и размеренно, не шевелилась, чтобы он привык и понял, что все хорошо. И все же, почему? Неужели, за всей этой серьезностью и непроницаемостью все еще прячется тот маленький мальчик восьми лет, который только узнал о смерти родителей и которому так больно? Он все еще помнит те мучительные уколы, ноющую боль по всему телу от ушибов, наказания дяди? Столько лет прошло, а он помнит? Как это ужасно. Ему ведь так тяжело нести этот груз на себе. И если бы я могла хоть как-то помочь. Стас продолжал нервно подрагивать, а мое сердце в это время сжималось от боли при каждой волне дрожи. Что мне сделать? Как его спасти от собственных оков? И нет, это не звучит слишком пафосно, это были самые настоящие оковы, которые на него надели еще в детстве, и которые он до сих пор несет на себе. Его дыхание не восстанавливалось, было все таким же частым и отрывистым. Прошу тебя, Стас, перестань бояться. Я осторожно погладила его шею, надеясь, что это поможет. Он судорожно вздохнул в испуге. И я испугалась от неожиданности.