— Нет, я в пастухи пойду. Мне свежий воздух нужен, и скотину люблю, особенно лошадей. Меня мамка давно в подпаски прочила, да вот сюда сбили. Андрей поднялся с разостланного плаща, оторвал полоску от газеты и. свернул из махорки цигарку. Делал он это не торопясь, привычной рукой и курил, как взрослый.
— Чего смотришь? — обернулся он к сестре, — твое дело, «училка», учить, ну и учи! А я на воздухе жить хочу. Летом мне в избе душно. Потому мамка меня в подпаски и прочит, что дома я все равно не сижу.
Андрей сложил в пустой котел посуду, забрал чайник и верхом поехал назад.
— Скорей в Пустынь приходите! — крикнул он, обернувшись, — киселем из мороженой клюквы накормлю.
Деревушка Пустынь стала нам временной базой. Жители этого заброшенного в лесную глушь селения редко бывали в Быргозове, чаще ездили в Ниловицы на Шексну, где летом регулярно ходили пароходы, а к шлюзу у Ниловиц вел проселок. До Ниловиц от Пустыни километров пятнадцать. Клочок отвоеванной у леса пахотной земли не мог прокормить поселян. Зимой они работали на лесоразработках, а весной и осенью собирали на болотах клюкву, которую возами отправляли в корзинах на продажу. в Кириллов. Иногда клюквой даже платили налоги.
Из Пустыни мы совершали переходы по просекам в разные стороны. Андрей подвозил нам еду, а если на вырубках было много травы, то ночевал с нами в палатке или «балагане». К ночевкам в лесу привыкли и на ночлег становились там, где кончался продвиг рабочего дня.
Подходил конец работам, лето было на исходе, ночи стали длиннее, а утренники прохладнее. О «мишках» в Пустыне поговаривали мало, и они нам не встречались. Работа шла хорошо, мои помощники сдружились, наш «детский сад» жил своей непринужденной жизнью и общими интересами. Оставалось проложить последний высотный ход от Быргозова к Угрюмову, на самой южной окраине Пришекснинской равнины.
В середине августа мой «детский сад» пешком, налегке снова переваливал по пройденной просеке в Быргозово. Впереди под вьюком шел Цыган. На вьюк по очереди садились то Андрей, то Валерка. Остальные растянулись гуськом и бодро шагали широким шагом.
Из Пустыни вышли с рассветом, а к одиннадцати часам подошли к Быргозову. Позади осталась Ниловская лесная дача. Проходя по просеке, миновали пять наших старых «балаганов» из согнутых еловых лап. Хвоя на них высохла и стала бурой. Все невольно проводили долгим взглядом свой первый ночлег в лесу, точно прощаясь со старым пепелищем. Пройденный тогда с теодолитом за два дня путь теперь промелькнул незамеченным за три с половиной часа.
В Быргозове Цыгана снова запрягли в телегу, Андрей, как обычно, поехал с ним, а остальные, продолжая работу, тронулись сенокосами с перелесками на юг, к реке Ковже и к Угрюмову. На третий день увидели вдали на горе невысокое двухэтажное сооружение из переплетенных толстых бревен, местное население называет его «хопром», а геодезисты вышкой или сигналом. Около него из соседнего ложка донеслись знакомые голоса и тихая команда «передняя, качай!»[74]. Рядом работал кто-то из наших, и наши ходы перекрещивались. Неожиданно от реки, которую мы только что перешли вброд, послышался едва внятный оклик Андрея. Я откликнулся громогласным «е-е-ей!» и стал подражать гудку пароходной сирены. Чтобы Андрей не проезжал мимо нас, мне уже и раньше приходилось отменять обычную сигнализацию флажками и подавать команду реечникам зычно во весь голос. И сегодня — во влажном вечернем воздухе — мой голос далеко разносился по сенокосам. Когда я подал команду «внимание!», из-за кустов неожиданно вышел Сергей Федорович Коробко.
— А! Вот и ты с «детским садом»! Чего так кричишь? Тебя за три версты слышно! На, получи письмо и новое распоряжение. — Он вытащил из полевой сумки конверт и передал мне. Все это произошло так внезапно, что я не успел ни поздороваться, ни разузнать о том, — что в письме. А Сергей Федорович, пожелав счастливого пути, также неожиданно исчез в кустах.
От реки по-прежнему доносился протяжный, негромкий окрик Андрея. Думая, что парень нас ищет, я не переставал ему отвечать. Наконец окрик Андрея раздался ближе и громче. Я задержался, и Андрей, задыхаясь, подбежал ко мне.
— Цыган не идет! В броду выше колен стоит и назад пятится. По оглобле ногой ударил и оглоблю сломал. Телегу вытаскивать надо!
Делать было нечего. Незаконченный ход пришлось отложить на другой день и идти выручать телегу.
На середине неглубокой здесь Ковжи стояли телега. Цыган повернулся боком, чуть не опрокинув век достояние отряда в воду. Что не понравилось ему на другом берегу? Почему он непременно хотел повернуть назад — было тайной, известной только ему.
74