Его частенько встречали топографы, охотники и лесорубы то на севере, то на юге Ойротии и прозвали Дядей. Говорят, раньше он был где-то учителем, но в последние годы стал краеведом и бродит по горам до поздней осени в поисках останков материальной культуры древних народов. Он был случайным гостем в отряде.
Одежда Дяди, в полную противоположность новому кожаному щеголеватому костюму топографа, выглядела неказисто. Бородач носил очень своеобразный «альпинистский» наряд из больших и малых кусков разноцветных кож и материй, нашитых на домотканную сермягу, напоминающую лоскутное одеяло. От постоянного хождения по кустам и лесу кожаные заплаты на коленях почти протерлись, посерели и напоминали обитые носы детских ботинок. Шапка, наподобие летного шлема, была покрыта капюшоном накомарника с «личиной» — сеткой из конского волоса. Куртку заменял залатанный жилет, подбитый теплой оленьей шкурой, — он был надет поверх шерстяного свитера.
Столь теплое одеяние никак не соответствовало ясному и теплому дню, но Дядя, видимо следуя поговорке «жар костей не ломит», предпочитал все носить на себе, чем таскать в вещевом мешке. Встретясь с этим человеком не в тайге или в горах, а на станции или в городке, его можно было принять за нищего.
Наступали тихие, необыкновенно прозрачные сумерки. Такие вечера бывают только в предгорьях Ойротии перед наступлением ночных заморозков. Рабочие натаскали сухого валежника, разожгли большой костер и, отдыхая, грелись в ожидании ужина.
Топограф Галкин уселся под навес брезента и в свете костра подсчитывал итоги дневного продвига. Потрепанные страницы журналов пестрели красными пятнами от раздавленных комаров и мошки. Мошка и теперь не давала спокойно работать — делать подсчеты углов, расстояний и превышений[75]. Проклиная ее и чертыхаясь, Галкин отмахивался от мошкары и клал около себя дымокур. Журналы и аэрофотоснимки были самым дорогим достоянием отряда.
— Эй, Дядя! Какой день завтра будет? — спросил один из рабочих.
Дядя усмехнулся, соскользнул с камня, поглядел на еще синее небо, на горы, освещенные багряным отблеском зари, и подошел к огню, протягивая озябшие руки.
— У меня костей и поясницы не ломит. Без перемен — ночью мороз, а днем будет ясно и жарко. Нехорошее место для ночлега выбрали. Молодо-зелено! — закончил он, кивнув в сторону топографа, который недоуменно поглядел на него и снова углубился в свои вычисления.
— Не любитель я гор и особенно пиков островерхих, ледников и снежников. Их красота хороша только издали. Там наверху ослепительно светло, голо и ветрено. На иную вершину люди лезут, лезут, а когда до нее доберутся, то и сами не понимают, зачем с таким трудом туда лезли. И кому от этого польза или корысть какая? Чем выше я забираюсь, тем тоскливее на сердце — леса далеко позади остаются, кустарники и те пропадают. Кругом только мхи, лишайники да маки разных цветов под синевато-фиолетовым, почти всегда. безоблачным небом. И нет ни жилья, ни людей. Какая это красота? Разве для демонов только? Но чудней всего натура наша человеческая — все-то ей [знать нужно. Живет человек в долине у речки, в деревушке или в городке, а ему обязательно в горы хочется, А в горы придет — на равнину, обратно к людям потянет.
Он достал из рюкзака скатанный валиком стеганый спальный мешок из гагачьего пуха и записную книжку в кожаном переплете. Пока рабочие и проводник готовили ужин, Дядя устроился на камнях и полулежа стал делать какие-то записи.
После дневного перехода и сытного ужина людей стало клонить ко сну. Они грелись у костра, следя за взлетом светящихся искр. Наступала холодная морозная ночь. Но у костра под нависшими скалами было тепло и уютно.
Окончив записи, Дядя принялся за ужин. Он съелкондер[76] из косачей с пшенной кашицей и с наслаждением пил маленькими глотками крепкий, темно-коричневый чай из литровой кружки. Глядя в темное пространство за костром, туда, откуда едва доносилось тихое журчание воды, начал рассказывать:
— Давно это было и трудно сказать, в какие века! Наверное, еще до Чингис-хана, Тимура и Батыя. Было тогда Великое Переселение монгольского народа на новые земли Сибири и Средней Азии. Одна из ветвей Великого Полчища осела на землях Ойротии. Глубь истории скрывает от нас причины переселений народов. Но доходят предания, сказы и легенды далекой старины. О далеком прошлом говорят сохранившиеся старинные названия мест. Иногда среди груды галечника в долинах рек попадаются кости людей с украшениями из драгоценных камней и металлов… Почему монголы стали переселяться?.. Может быть под натиском более сильных соседей — китайцев; может быть в поисках новых пастбищ или уходили от ужасных эпидемий и землетрясений. Нам известно, что языки монголов и ойротов имеют общую фонетику и схожие корни. Но как ни странно, связь Ойротии с Монголией разорвалась. Вполне возможно, что стихийные бедствия в горах разрушили дороги, и это привело Ойротию к обособленности.
76