Его разбудил лай и ворчание собак. Вдали послышалось ржание, ему радостно ответила Рыжуха. Вскоре из рассохи на новых, сытых конях выехали Петр и Мишуха. Техник принял сумы с продовольствием, отдал пустые и стал читать долгожданную почту.
И только тогда, когда окончил чтение и огляделся кругом, он обратил внимание на необычное зрелище. У входа в палатку лежала огромная горбоносая с плоскими рогами голова сохатого. Неподвижный глаз отражал синеву неба. Из приоткрытого с оскаленными зубами рта на землю свисал язык. На жерди между двумя соснами просушивалась серая шкура лося, а рядом висела освежеванная и разрубленная на четыре части туша. Охота на лосей была запрещена, и отряд совершил преступление.
— Ой, пари, да у вас тут свежатины много! А мы свинины им привезли, — с этими словами Петр взял у Василия кусок вареного мяса, густо посолил его, откусил и прихлебнул из кружки бульона.
— Не утерпел я, согрешил. Теперь не только нас, всю экспедицию мясом обеспечить можно. Любой маршрут никому не будет страшен! Не преступлением это считается, а в силу необходимости — для экспедиции. Да и много после запрета развелось этого зверя — не вымрет!
Разбросанные по всему Приангарью отряды нуждались в еде. Доставлять продовольствие регулярно в глухую и бездорожную тайгу было трудно. Поэтому, большинство отрядов жило «на подножном корму». Действительно, теперь экономя крупу, люди могли вволю есть мясо и поделиться с другими отрядами, переправив его через пожарников.
После сытного обеда, проводив. Мишуху с мясом к начальству на Чуну, отряд распрощался с Петром, навьючил на бедную Рыжуху тугие, тяжелые сумы и двинулся в путь.
Долго шли не останавливаясь — то спускались в темные и глухие рассохи, то поднимались на плоские, с едва заметным уклоном хребтины междуречий притоков рек Чуны и Бирюсы.
Иногда из-под носа Бусого, тяжело хлопая крыльями, вылетали матерые глухари, иногда вдруг на собачьей шее начинала топорщиться шерсть — Бусый глухо рычал и нехотя расставался с медвежьим следом. Следы косолапых Переплетались со следами лося и дикого вепря. Они четко виднелись на влажном мху. Видно звери, как и люди, искали воду и прохладу в темной зеленомошной тайге[89]глубоких рассох.
Привычная для техника работа — маршрутная глазомерная съемка — не составляла труда. По компасу бралось направление, на планшете строился ход, в блокноте велась запись шагов и румбов. Счет шагов тройками, как такт в вальде, не мешал технику разговаривать и наблюдать природу. Примитивная съемка, когда она освоена, дело несложное и очень увлекательное. Разнообразие природы сокращает расстояния, и только тогда, когда устанут ноги и нестерпимо захочется есть и спать, ощущается пройденный за день путь.
Когда поднялись на хребтину, потянул ветерок, и в сухом воздухе запахло дымком. Солнце спустилось низко к горизонту, неожиданно закрылось багряной завесой и красным диском повисло над лесом. В далекой затененной долине уже упали вечерние сумерки и начал стелиться туман. Где-то в отдалении, справа, что-то гудело, иногда завывало и громыхало. Иногда шум напоминал гром о грозы и водопада. Все чаще Емельяныч поворачивал голову в ту сторону. Но за косогором и лесом ничего не было видно.
Отряд спустился в рассоху. Под кронами елей было прохладно и сыро. Казалось, еловые лапы еще ниже нависли над зелеными влажными мхами, в которых, неслышно ступая, утопала нога. Зловещая тишина и мрак давили своим спокойствием. Жутко остаться одному в такой тайге!
Потревоженный голосами, а может быть запахом гари, с ночной лежки из замшелой ямы поднялся старый медведь. Он нехотя, лениво поворачивал ожиревшее тело, но, услышав рычание Бусого, урча быстро исчез за косогором. На всякий случай приготовили ружье, но стрелять не пришлось.
— Ну, что же, ребята, пора на ночлег становиться? — спросил Василий и стал деловито осматриваться в полутьме.
— Нет. Хоть и вода близко, но не гоже нам тут оставаться. Люди не удержали огонь. Вон он гудит за хребтиной! Дальше, туда за медведем подаваться надо! Он лучше нас с вами знает, куда спасаться от пожара, — возразил Емельяныч и пошел за косогор.
Бусый повел отряд по медвежьему следу. За косогором след пересекал релку[90] и поднимался на боровику. Не останавливаясь, тяжело дыша и похрапывая, вынесла на бровку под ободряющий окрик Василия тяжелые сумы Рыжуха. На боровине задержались, чтоб отдышаться.
Темная тайга осталась внизу. Тут было теплей и светлей. Стройные, столетние исполины сосны стояли, едва касаясь друг друга ветвями, и, качаясь от легкого ветра, тихонько шептались. Ноги скользили по сухой прошлогодней хвое, дышалось свободно, широко, всей грудью. Красный солнечный диск почти совсем исчез за бледно-розовой густой поволокой, и только в вершинах сосен играл тусклый багрянец вечерней зари.
89