- Во-первых: я старше. Не по рождению, конечно. А во-вторых: так и должно быть. Именно так.
Ведь Бездна знает, что делать. Умеет изменять людей. Быть может это подло, но сейчас мне необходим кто-то, то может мне выслушать, ничего не удивляясь. И брат подходил на эту роль лучше всего.
Мы зашли в мою комнату, брат на несколько минут отлучился за небольшим овальным зеркальцем в ажурной рамке и аккуратно разбил его. Посмотрев на осколки любимого маминого зеркала, оставшегося ей от бабушки, я ничего не сказал.
Люди такие же хрупкие создания... нет, ещё слабее: зеркало, разбиваясь, способно ранить в ответ, но когда разбивают жизнь, человеку слишком сложно заставить себя встать и отомстить. Да, на словах это звучит просто - фильмы так ярко показывают нам ту сторону жизни, когда герой, с минуту повздыхав над телом любимой женщины, поднимается и идет вершить суд над убийцами. Слишком просто. Те, кто это придумывали - никого не теряли. А я знаю другую сторону, когда кажется, что мстить уже незачем... И нужно время. Много-много времени, пока раз за разом пытаешься подняться на ноги, собрать себя по осколкам, чтобы хоть как-то склеить свою личность, понять, что всё равно дышишь, мыслишь: пусть любимых людей уже давно нет. Пока наконец-то не осознаешь - да, это правда: ты больше не услышишь смех дочери, она не протянет к тебе свои маленькие ручки, жена не обнимет тебя, ты не сможешь увидеть даже могилы своих родителей... ты - никто. И ничего не сможешь вернуть. И когда ты понимаешься это, так просто сказать: и что? Всё равно отомщу.
У меня было время. Не хочу ничего возвращать, мне это не нужно. Я уже не смогу быть примерным семьянином и отцом, мне не нужна старость с поскрипывающим креслом-качалкой и пледом в окружении играющих правнуков и любящих внуков и детей. Только смерть тех, кто сделал из меня бездушное чудовище.
Всё.
Как давно я не медитировал. Помню эту незабываемую легкость и ощущение полной свободы. Я устроился на полу в позе лотоса, и осторожно позвал Бездну. Нам надо о многом поговорить...
Алеша с удивлением смотрел, как меня окутала лёгкая серая дымка, приподнимая над полом сантиметров на двадцать. Постепенно эта дымка оплела меня плотным коконом. Покой... как я давно мечтал об этом. Глаза медленно закрылись, и я погрузился в Бездну, обжигающее холодное Ничто.
А ведь когда-то я не принимал её...
- И теперь жалеешь об этом... - тихое еле слышное шипение раздалось где-то внутри пустого сознания.
- Нет, ты же знаешь, что я не могу сожалеть. И если бы мог - не стал.
Бездна ласково улыбнулась.
- И не боишься сообщить это? Впрочем, ты знаешь, что от меня нельзя ничего скрыть. И не пытаешься... - это похвально. Но я всё равно накажу тебя за дерзость! Ты хотел поговорить? В следующий раз, а пока - смотри!
***
...Тишина ночи и легкий, еле слышный шелест ещё не успевшей опасть листвы, в которой запутался сонный ветер. Хрупкая фигурка, закутанная в плащ, пытается как можно быстрее преодолеть отрезок пути, пролегающий через опустевший, покрытый мраком дворцовый парк. Тусклое мигание магических фонарей, кажется, сводит с ума. Последняя аллея... осталось совсем немного... надо только свернуть вон у того дуба, что бы срезать. Ах! - лучше бы она попыталась прокрасться по самому дворцу! Фигурка пугливо оборачивается на тревожно мигающий фонарь. Надо лишь положить найдённые документы на стол, и всё будет хорошо. Марис справедлив, он сможет помочь.
И тут на её пути появляется другой человек. Она испуганно отступает и свет одной из ламп на секунду освещает лицо ночной гостьи парка. Ирэн... Женщина пытается разглядеть преградившего ей дорогу человека и, испуганно ойкнув, отшатывается назад.
- Далик... - обречённый выдох обращается морозным облачком, - это ты... знаешь, я почти не удивлена.
- Прости, я напугал тебя.
Тихий голос тревожит ночную птицу и та с пронзительным криком срывается с ветки и уносится прочь, в чёрное небо. Мужчина растягивает гласные буквы, медленно смакуя каждое слово. Кажется, что человек говорит давно отрепетированную и очень любимую речь.
- Ты ведь нашла то, что искала, дорогая? И теперь... как это низко, подставить собственного брата... не находишь, что ты не справедлива ко мне?
- Откуда... ты. Несправедлива?! - терять больше нечего, голос срывается на хрип. - Ты монстр, не мой брат. Мой брат мёртв! Нет, я не отдам тебе их! Это ты несправедливо его туда посадил!
- Не спорю. Знаешь, сестрица, - человек с удовольствием выделяет это слово, - справедливости сейчас нигде нет. Прощай...
Небольшой импульс. Тело падает практически без звука. Палые листья заглушают тихий удар. Далик быстро обыскивает тело, вынимая из карманов уменьшенные заклинанием листья бумаги. На секунду капюшон спадает и выглянувшая из-за плотных дождевых облаков одна из лун очерчивает мёртвым белым светом изменившееся до неузнаваемости лицо мужчины. Он резко скрывает его и всаживает в уже мертвое тело нож.
- Знаешь ли, - обращается он к миниатюрной женщине с искорежённым предсмертной мукой лицом, заглядывая в её застывшие глаза, - так надёжнее.
Его фигура неспешно удаляется, не оборачиваясь на тело сестры...
Глава 1.4
Не вернулся...
Я забываю адреса...
И те, кто где-то ждут упрямо
Письма иль строчки телеграммы,
Уже не верят в чудеса.
Андрей Белянин
В замке осторожно повернулся ключ, жалобно скрипнула дверь. Я замер, не донеся вилку до рта, и заботливо подцепленный кусочек котлеты упал обратно на тарелку. Леша дёрнулся и, чтобы как-то заглушить волнение, начал стремительно уничтожать свою порцию. В прихожей щелкнул включатель, зажегся свет и раздались быстрые шаги.
- Ох... мальчишки, ну и напугали вы нас! - мама нежно потрепала меня по голове и повернулась к Лёше, - что разбили? Как самочувствие? Ужин приготовил, молодец, но за то, что не уследил ещё...
- Всё в порядке. Не нужно его ругать, - я сказал это так тихо, как только смог, и быстро опустил взгляд в тарелку. Но всё равно мой шёпот прозвучал на кухне куда громче, чем я предполагал.
Брат испуганно втянул голову в плечи и отодвинулся на другой конец стола. На кухне воцарилась тишина, не предвещающая ничего хорошего. Вообще ничего не предвещающая, ничем не наполненная тишина, совершенно обычная и известная всем людям. Сквозь неё просачивались уличный шум, тиканье часов, смешное потрескивание подгорающих на сковородке и плюющихся оливковым маслом котлет. Подождав несколько мгновений, я всё же решился поднять взгляд на маму. В её глазах застыла отчаянная надежда. Словно со стороны я видел, как она мечтала, как представляла себе, что я прихожу в себя, какими изумительно-волшебными были её сны, в которых я говорил ей: "Привет! Я вернулся...". И как больно ей было просыпаться. И сейчас она панически боялась, что вот-вот мерзко зазвенит будильник, ей придётся открыть глаза, и всё останется по-старому.
- Игорь... - позвала отца, - Игорь! - прокричала она, и словно стесняясь своего громкого голоса, поспешно зажала себе рот ладонью.
В прихожей со звоном упали ключи, и на кухню ворвался не на шутку испуганный папа. Он остановился в дверях, переводя взгляд с мамы на меня и на Лешу.
- Что?
- Серёжа... он...
Я кашлянул и, переглянувшись с Лешей, который напряженно ждал моего выступления, встав со стула, поднял голову.
- Мама, папа, здравствуйте. Я... я... вернулся...
Как же было сложно произнести эти слова - почти невыносимо, уже потому, что сердце так и не сжалось. Я знал, что именно так всё и случится, что ничего не вернётся. Мне мало воспоминаний о чувствах. Кажется, я вспомнил, как это называется - фантомные боли. Души уже нет, но мне всё время мерещится, что она болит. Как кому-то может казаться, что у него спустя годы ноет ампутированная рука, как он шевелит пальцами. Так реально и правильно, словно она просто стала невидимой.