Всего лишь вместилище Бездны, её слуга.
Я повернулся на другой бок, посмотрев, как из-за неплотно прикрытых штор в комнату просачиваются бледные лунные лучи, и погрузился в сон без сновидений. Вот только шёпот продолжал меня преследовать. Казалось, ещё чуть-чуть, и я смогу разобрать слова.
Потом была улыбающаяся Бездна.
***
Мартин Тепранс сегодня вышел из двухнедельного отпуска. Грузный мужчина лет пятидесяти, несмотря ни на что, любил свою работу. Ему доставляло несравнимое ни с чем удовольствие чувство превосходства. Все они - заключённые: насильники, маньяки, убийцы, извращенцы, невиновные, которые просто не угодили власти, - все они раньше походили на расфуфыренных павлинов, но здесь превращались в грязь под его ногами. Здесь он был господином: кого хотел - сажал на одну воду, кого хотел - оставлял без неё, заставляя выпрашивать хоть маленький глоточек. Но больше всего ему нравилось унижать новеньких заключённых, показывая, что теперь они никто, и имеют меньше прав, чем их тени.
Зарплата, конечно, оставляла желать лучшего. Да и здоровью Бездна не очень помогала. Но всё-таки Мартин ни за что бы не променял эту работу на другую.
И вот сегодня, вернувшись в тюрьму, он увидел новое досье. Новенький не успел пробыть здесь и одной недели. Уже предвкушая веселье, Тепранс мельком глянул на номер камеры, не смотря ни на имя, ни на обвинение.
Камера номер 2112 ничем не отличалась от таких же похожих камер. На этом этаже двери заменяли решетки, через которые можно было всё видеть. Мартин считал это прекрасной пыткой - быть всё время на виду у других. Кого-то он, правда, отправлял по другим камерам - зачем ему безумцы, портящие весь вид? А заключенные в таких камерах сходили с ума быстрее всего: прямой контакт с Бездной, всё-таки. Поэтому этаж почти пустовал. Только в конце длинного коридора слышалось чьё-то невнятное бормотание.
Тепранс, дождавшись, когда стража покинет свой пост, неспешно подошел к камере. За решёткой, на полу, прислонившись к замшелой стене, сидел молодой мужчина едва ли старше двадцати пяти лет. Спутанные, неровно подстриженные волосы неаккуратными прядями падали на лоб, пытаясь прикрыть закрытые глаза узника. Дыхание заключённого было прерывистым, хриплым, а тонкие бледные пальцы с силой впивались в виски. Казалось, что он не услышал шум шагов. С минуту Мартин рассматривал заключённого. Было видно, что и до знакомства с Бездной жизнь неплохо потрепала мужчину.
- Ну и кто тут у нас? - растягивая слова Тепранс начал свою обычную речь. - Вижу, ты уже познакомился со стражей. И как, понравилось? Если хочешь, я могу попросить их чаще подходить к тебе. А там и Бездна станет заглядывать, она таких молодых смертников страсть как любит.
Мужчина никак не отреагировал на его слова. Даже не дёрнулся от резкого звука голоса. И не открыл глаза.
- Ты у нас глухой? Или уже сошёл с ума? - Мартин начал раздражаться. - Знаешь ли, я тут главный и могу устроить тебе настоящий ад. Ты этого так хочешь, парень?
Заключённый чуть повернул голову в его сторону.
- Итак, вижу, ты упрям как осёл. Может быть, ваша милость, скажете мне хотя бы своё имя и род? - после этого обычно происходило самое интересное. Заключенные реагировали на этот вопрос слишком резко, цепляясь за звук имени, как за нить, ведущую к спасению. Они кричали, надеясь вызвать сочувствие, и выли от стыда, когда Мартин вкрадчивым шёпотом начинал говорить, что, наверное, род отрёкся от жалкой грязи, что сейчас валяется под ногами надсмотрщика.
Мужчина равнодушно пожал плечами и убрал от лица пряди. Мартин увидел гноящуюся метку восточных кочевников. Насколько он помнил, только один человек спасся из их рабства живым. Значит, это светлый спаситель Серег? Но почему он здесь? И тут, словно услышав его мысли, заключённый открыл глаза. Пустые, словно слепые, глаза, казалось, впивались в душу Мартина, желая её вырвать. Это длилось всего несколько секунд, и мужчина тут же отвернулся.
Тепранс не помнил, как он ушел с этажа и оказался в комнатах, где жили работающие здесь люди. Его била крупная дрожь, а сердце колотилось в бешеном ритме, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Несколько недель во снах его преследовал этот взгляд, заставляя просыпаться в холодном поту. Мартин старался свести до минимума маршруты, проходящие через этаж с камерой 2112. Но когда ему всё-таки приходилось бывать на этом этаже, он видел, что узник практически всё время лежит спиной к решётке.
Заключенный не кричал даже во сне. Ни с кем не разговаривал, не выходил на редкие прогулки. Только иногда надсмотрщики говорили, что слышали тихий шёпот: заключённый повторял: "я - не он". И так день ото дня. Иногда шёпот прекращался. Но стоило страже вновь приблизиться к его камере, как бормотание возобновлялось. Изредка невозможно было даже разобрать слов. Может быть, мужчина уже давно сошёл с ума. Но никто не хотел это проверять.
***
Утром я открыл глаза, без перехода возвращаясь от сна к реальности.
Иногда по ощущениям я пытаюсь вспомнить это: сладкую негу, когда с утра тебя будит солнечный луч, неизвестно как прокравшийся в спальню. Он тихо скользит по тёмному балдахину, резвится на сине-золотых тонах королевской семьи, потом осторожно пробирается на лицо, пытаясь проникнуть под опущенные ресницы.
Я вздрагиваю, но, не открывая глаза, переворачиваюсь на другой бок. Изумительное предвкушение охватывает сознание. Новый день! Вы только вслушайтесь в эту фразу, сколько всего скрыто в двух незамысловатых словах. Новый день. Новые знания, приключения, шутки, какие-то моменты, неожиданные повороты, быть может, ссоры или неудачи. Ожидание охватывает весь разум... ещё чуть-чуть и веки вздрагивают. Последние крохи неуловимо мелькнувшего сна... и я просыпаюсь.
...Воспоминания, как затёртые кадры из старой киноплёнки. Чёрно-белые маски, лицемерный смех. Нет ни запахов, ни вкусов. Я помню.
Я лишь помню свою прошлую жизнь. Моменты, фразы, образы. Могу практически дословно пересказать какой-нибудь фрагмент. Но просто вызубрить формулы - не значит понять их. Слова так и останутся словами, мертвым грузом. Нужны ассоциации. Мысленное представление того, как именно эта формула работает.
Так и я - выучил наизусть понятия ненависть, любовь, боль, но они безвкусны. Да, ассоциации приходят, но иногда мне кажется, что они делают только хуже. Подумайте: например, я произнесу словосочетание "детская обида". Вы сразу что-нибудь вспомните. Сестра разбила чашку, а наказали вас. Поссорились с другом, потому что он вас обозвал. Но с кадром из вашей жизни придёт не только картинка, как это было. Ещё будет вкус... слёз, или желание обидеть в ответ, с лёгкой горчинкой детской злости, металлический привкус крови от прокушенной губы: их бесчисленное множество. А для меня - это просто отзвучавшая пустота...
Осталось только прогнать навязчивую мысль, что возможно, так даже лучше.
***
Леша отвернулся от окна. Сегодня он так и не мог уснуть и, смотря, как солнце лениво выбивается из-за скучных зелёных девятиэтажек, чувствовал себя опустошенным и запутавшимся в жизни маленьким мальчиком.
Вчера, когда брат только-только пришёл в себя, Алёша был так счастлив, что не замечал ничего вокруг. Только Лёша и счастье. Ну, и младший братишка. После той истории, которую ему рассказал Серёжа, он понял многое. Например: оказывается, Алексей умеет ненавидеть. И не важно, что он никогда не видел тех людей. Наверное, не увидит и не узнает, но всё равно желает им смерти так сильно, что даже не понимает, откуда взялось столько злости. Как они посмели предать? Сотворить с его младшим братом такое?