- Ещё немного... чуть-чуть... да, да... совсем немного. Ты только не плачь... Скоро всё будет хорошо. Вот пройдем ещё чуть-чуть, и ты будешь в безопасности.
Потрескавшиеся губы продолжали что-то шептать. Бессмысленный взгляд блуждал по кладбищу, будто бы женщина ещё надеялась на чудо. Несколько шагов, и снова передышка.
- Не плачь, я понимаю... Ты устал, я тоже... - сквозь силу она проталкивала через себя слова. - Но спать нельзя... Нужно идти, идти дальше. Тут совсем немного... чуть-чуть. Я тебя смогу к кому-нибудь пристроить, ты будешь жить. Да, да, именно жить, только держись.
Женщина прошла мимо, не заметив меня. А я, словно завороженный, слушал её шёпот. На склоне она несколько раз споткнулась и закашлялась. Ребёнок заплакал сильнее. На миг мне удалось оторвать взгляд от женщины, и я заметил, что за ней кто-то идёт. Худенькая девочка в бесформенном балахоне шла босиком, бесшумно ступая след в след. Она сама была похожа на призрака, видимая только мной.
Здравствуй, тихая госпожа...
- Стой, - я встал у неё на пути. Смерть подняла на меня опухшие от слез глаза. По щеке скатилась капля крови, - тонкий след на скорбной тропе. Худое осунувшееся лицо не выражало ничего, кроме бесконечной тоски. - Что она тебе? Дай дойти женщине до поселения.
- Зачем? - тихий голос подобный сухому шелесту ветра. - Что ты знаешь о ней и о ребёнке?
- Ничего, но прошу, дай ей дойти.
Госпожа улыбнулась, провела холодным пальцем по моим губам.
- Ты не можешь мне помешать. Скольких я забрала у тебя, Сергей? А жизнь чужого человека... - ничто. Я никогда не прихожу без приглашения. Только за теми, кому пора. Хотя могу заключить с тобой договор. Искренне захоти, чтобы она осталась жива, и я разрешу дойти.
Мы рука об руку пошли вслед за женщиной, и каждый шаг на палую листву падала капля крови - ещё одна её слёза. Так Смерть оплакивает всех...
- Ты немилосердна, знаешь же, что я не могу захотеть или почувствовать, - покачал головой. - Но всё равно не понимаю.
- А хочешь? - на минуту, остановившись, она подняла к небу глаза.
- Возможно...
- Что ж... тогда ещё увидимся. Жди в гости. А сейчас, прости....
Подарив мне на прощанье ещё одну странную улыбку, она пошла вперёд. Поравняться с женщиной не стоило никакого труда. Одно лёгкое прикосновение и шёпот оборвался, а тело упало на землю, до последней секунды пытаясь сохранить жизнь ребёнку.
Смерть обернулась и, посмотрев мне в глаза, растворилась, рассыпавшись желтыми листьями.
Я не спеша подошёл к телу. Она не дошла совсем чуть-чуть, не успела. Но ребёнок был жив, и я точно знал, что завтра он обретёт новую семью. Осталось только переждать эту бесконечно длинную ночь.
... "жди в гости" - что же я наделал?
Глава 1.8
Когда-нибудь...
О чем печаль? Твоя душа мертва.
Любой герой есть нравственный калека.
Зачем твоя шальная голова
Так льнет щекой к щербатой плахе века?
Андрей Белянин
За столом сидел тощий мужчина чуть старше тридцати лет.
Бледный. Поседевшие до срока волосы обвисли грязными прядями. Старая керосиновая лампа освещала деревянную крышку стола в подпалинах, плошку с недоеденной похлёбкой, в которой плавала дохлая муха, руки - подрагивающие с пигментными пятнами, и листы: исписанные, желтые, сваленные неопрятной стопкой. Мужчина обхватил голову непропорциональными высохшими руками, надавливая пальцами на виски, словно в надежде выгнать оттуда боль, и безумным взглядом блуждал по чернильным неровным строчкам. Стены жалкой лачуги насквозь провоняли таким знакомым мне запахом. Он опутывал мужчину тонкими ниточками, превращая в послушную марионетку своих кошмаров.
Густой, перебродивший запах отчаянья...
- Добрый вечер, - я вежливо поздоровался, выходя из плотной и такой уютной тени, которая с неохотой выпустила меня из своих объятий.
Теперь я всегда стараюсь быть вежливым и корректным. Что-то вроде правил, которые я сам для себя установил и теперь соблюдаю, как покладистый первоклассник выводит в тонкой тетради закорючки, что только в будущем превратятся в буквы, а затем в предложения.
И обязательно улыбка. Смерть должна уметь улыбаться - пусть это и получается страшно и отвратительно.
Безумец дернулся, но вскакивать на ноги не стал. Только повернул голову в мою сторону. Выцветшие глаза, на скуле грубый шрам. Губы сжаты в узкую полоску. На них виднелись капельки крови - видимо, часто прикусывал, борясь с приступами страха и безумия.
- Да... вечер... - согласился он, просто повторяя слова, пытаясь вспомнить: как это - говорить. Казалось, он даже не понимал, кто я и зачем пришёл сюда.
- А кто ты? - словно мысли прочитал...
Теперь голос его звучал совсем по-другому: ровно, снисходительно.
- Я не знаю ответа на этот вопрос, - наверное, стоило пожать плечами, но я запретил себе это глупое движение, которое может выдать слишком многое, что нужно уметь скрывать. Стараюсь контролировать то, что я говорю, как при этом жестикулирую. Медленно отучаю себя от человеческих привычек. Ведь я давно перестал быть человеком, только начал это по-настоящему осознавать совсем недавно.
И скрывать своё незнание больше не имеет смысла - теперь никто не осмелится осудить меня за него.
- Тогда спрашивать не нужно. Все равно ответа не будет. Смотришь? Интересно? - он обвёл взглядом свою лачугу.
- Интерес мне недоступен. Просто смотрю. Считаешь, мне лучше поторопиться с исполнением приговора?
- Как хочешь. Не боишься, что промедление поселит сомнение в твоём сердце? Говорят, если смотреть жертве в глаза - рука может дрогнуть.
- Может быть... Такое говорят, - эхом откликнулся я - Только мне всё равно.
Минуту мы молчали. Мне было безразлично - убить безумца сейчас, через пять минут, или же вернуться за ним через год. Он, как и любой смертный, не спешил на встречу к тихой госпоже. Может, именно поэтому я всё-таки не стал медлить с вынесением приговора.
Они другие... Теперь я могу это понять. Осознать. И это отчаянье совсем незнакомо. Никакое не знакомо. Все в прошлом. В далёком никогда. Год или минута не имеют значения для меня. Но зачем давать отсрочку тому, кто не может оценить красоту вечности?
- Ты сказал, что творцы не всесильны. Ты назвал их избалованными детьми. Прилюдно обвинил в том, что они присвоили себе заслуги истинного Создателя. Что они лгут, стравливают людей.
Заученные фразы звучали так, как и всегда. Ничего нового - набор букв, соединённых в определённой последовательности. И, по сути, он не несёт в себе ничего. Этот мужчина уже мертв. Он умер в тот момент, когда, зачеркнув очередную выполненную работу, я перевёл взгляд на строчку вниз и прочёл его имя. И от того, скажу я, за что онуже убит или нет - ничего не изменится.
- Ты сказал, что творцы - опухоль на теле множественной вселенной, их руки по локоть в крови, а души - черная гниль. Подтверждаешь ли ты свои слова?
- Подтверждаю.
- Ты посеял смуту в сердцах смертных существ. Ты осквернил их грязной ложью. Ты ошибся, безумец, и за это приговариваешься к смерти. Последнее слово?
Это было обязательным условием исполнения приговора. Фанатики, вроде этого мужчины, не умели уходить просто так. Могли растягивать пафосные речи на долгие минуты, захлёбываясь своими идеями и доводами. Может, надеясь переубедить меня, может, не понимая, что воздух не сохранит слова, а время крохами секунд сотрёт отзвуки из ткани мира. Это было единственным, что действительно утомляло.