Через полчаса оба сидели на пороге участка Печкина и хлестали пиво.
— А она мне говорит — «У меня есть другой», — проговорил заплетающимся языком пьяный в стельку Печкин.
— И что потом?
— Ушла.
— Насовсем?
— Насовсем.
— Сука.
Печкин отхлебнул из горла и повернулся к Артёму.
— А у тебя баба есть?
— Нет, только папка, — Артём допил пиво и выбросил в кусты бутылку. Из кустов послышался приглушённый мат.
— А мы с отцом поссорились…
— Из–за чего?
— Да из–за пустяка.
— Так иди, помирись.
— Да нет, у него же сейчас жена, дети…
— Пошли, — Артём встал и попытался поднять Печкина. — Потом жалеть всю жизнь будешь.
Печкин нехотя поднялся. Шатающейся походкой парочка отправилась в сторону Атомной ЧАЭС.
— Слушай, — подал голос Артём. — А вот смотрю — улицы у вас чистые, дома красивые…у вас что, праздник?
— Да у нас каждый день так…
— Каждый день праздник? Офигеть!
— Да нет, не каждый день праздник. Каждый день чисто.
Артём кивнул. Они прошли ещё немного, и в этот момент земля содрогнулась. Артём поднял голову и увидел, что на месте ЧАЭС в воздухе стоит огромный огненный цветок.
— Ну, я же говорил, что праздник, — Артём повернулся к Печкину. — Смотри, уже салют дают.
— Что, правда? — Печкин обнял Артёма. — Тогда давай споём.
— Давай.
И они запели.
27.03.2010 г.
Яна/Spirit/САУШИНА
Второе дыхание
Нет больше этой жизни в вечном страхе! Короткая очередь, чернобыльский пес отлетает к противоположной стене и мешком падает на землю, издав предсмертный полухрип–полурык.
Нет больше войне! Неожиданно появляются силы, и я отбрасываю прыгнувшего на меня слева пса мощным движением, он недовольно скулит, а я посылаю ему вслед несколько пуль, точно в уродливую башку.
Нет больше одиночеству и страху получить ножом в спину! Рывок, устремляюсь к выходу, попутно ногой отшвыривая очередную тварь.
Нет больше бессмысленному существованию! Я в паре метров от заветного проема, но с ног меня сбивает слепая шавка. Невероятно сильное желание жить заставляет меня перевернуться на спину, достать нож и вспороть гадине брюхо. Еще две. Ну, давайте! Я полон решимости, я переполнен ею — никто не посмеет убить меня, никакое порождение Зоны не посмеет дотронуться.
Собаки чуют опасность, они жалобно скулят, припадают к земле и тут же срываются с места, бегут, трусы!
Нет больше Зоне в моей жизни!! С автоматом в одной руке и с окровавленным ножом в другой, я вылетаю из бывшего магазина. Я не дойду до Монолита. Я сильнее этого, я получил именно то, что хотел, я понял свою жизнь, понял, что мне от нее нужно. И я уйду из Зоны, прямо сейчас.
Площадь пустынна, никого нет. Монолитовцев наша группа уже зачистила в этом районе, а никакой мутант меня не тронет, ибо человек может превратиться в существо намного более страшное, чем эти порожденные больной фантазией Зоны.
И я заживу хорошо, осталось только выбраться, всего лишь пройти дорогу обратно,
пересечь периметр.
Я бегу по площади, назад, и пусть группа одиночек, собравшаяся помогать друг другу, к которым я недавно примкнул, думает что хочет. Они пусть просят у Монолита богатства, любви и исчезновения Зоны. Я же просто уйду, вернусь назад.
Зону потрясает Выброс, внеплановый, и, как любой внеплановый Выброс, он застает
врасплох очень многих ее обитателей. Так Зона избавляется от назойливых и надоевших ей людей, которые лезут сюда, не определившись со своими желаниями, убитые горем и полные наивных надежд, злые и черствые, непризнанные гении и просто всякий сброд, отбросы общества, безнадежные романтики или неудачники. Зона устает от таких, неопределившихся и странных, чересчур амбициозных и догадливых.
Вдох — наливаются свинцом тучи, небо приобретает немыслимые, неестественные цвета, медленно они концентрируются в центре неба над Зоной. Все окружающее приобретает странные оттенки, воздух становится плотнее, нарастает рокот…
На площади в Чернобыле стоит человек. Он смотрит в небо, и лицо его принимает
удивленное выражение. Так удивляются дети, когда узнают, что вместо Деда Мороза подарки под елочку кладет папа — обида и сожаление, смешанные с удивлением. Он бежит в сторону дома, где есть подвал, но скоро останавливается, дорогу туда преграждает непростая стена аномалий. Он бежит к другому, дальнему, дому, но и там путь закрыт ловушками, обхождение которых требует времени. Обида нарастает, но вместе с ней приходит решение. Сталкер делает глубокий судорожный вдох…
…Задержка дыхания — рокот становится мерным, а затем все замирает, готовится
разразиться страшной бурей, наступает тишина…
…которую в Чернобыле на главной площади нарушает хриплый отчаянный крик:
— Я не дамся тебе, сука!
Кричавший швыряет в сторону автомат и нож, достает пистолет, приставляет к виску,
грохот выстрела лишь на долю секунды опережает громовой раскат…
…Выдох… «Кто не спрятался, я не виновата».
07.07.10
Сириус
На пригорке сидела собака и внимательным взором оглядывала окрестности. Будучи
хозяйкой этих мест, она могла позволить себе не бояться никого и ничего и смотреть на все с той надменной гордостью, которая присуща только хозяйкам…Сильные порывы ветра колыхали ее короткую темную шерсть и доносили до ее носа множество запахов. Вон там идут сталкеры с артефактами. Они не опасные, от них пахнет страхом и усталостью — затравленные, испуганные, полные ненависти ко всему — почти животные. Где–то там, правее их затаился кровосос — ждет добычу в свои цепкие длинные лапы, сталкерам сегодня не повезло. Вон там промчались испуганные псевдоплоти. Собака недовольно фыркнула. Ночь постепенно накрывала Зону своим темным беззвездным одеялом, ветер утихал, и Зона, казалось, засыпала. Но это лишь иллюзия, Зона еще только начинала пробуждаться. Собака каким–то седьмым чувством, которое есть только у существ Зоны, почувствовала изменения в
аномалиях — некоторые из них набирали силу, некоторые становились почти безобидными, теряя свою энергию, это ведь только наивные люди думают, что у аномалий нет своей жизни.
Собака легла на землю и положила голову на лапы. Она пролежала так, вслушиваясь в звуки Зоны, почти полчаса, пока внезапный порыв холодного ветра не заставил ее недовольно поежиться, а звук приближающихся шагов встать и посмотреть в ту сторону, откуда шел друг.
Человек в длинном оборванном плаще подошел и сел на землю рядом с собакой.
— Ну, что, Лесси, что, моя умница? Кого ты чуешь? — забормотал друг, теребя своего
«питомца» за холку, — Ну ничего, придут, а у нас будет спасение, на Барже, а где же еще? Вот придет Волна мутантов, а мы одни выживем…Выживем, Лесси, главное — верить…
Собака лизнула друга в нос и засмеялась глазами — «ну что он как ребенок маленький, не будет никакой Волны, мне ль не знать?».
Ветер слегка разогнал пелену над Зоной и из–за туч выглянули звезды и тусклый
полумесяц.
Лесси встрепенулась. Вот она — Звезда. Настанет день, грянет час и станет рай собакам и волкам на земле, а звезда Сириус будет путеводной. Вот наша вера, вот наша надежда, вот наша любовь. Лесси протяжно завыла, вскинув морду к небу, забыв про Ноя, про его Баржу, её вою ответило еще несколько с разных концов Зоны. Выли слепые псы, выли псевдособаки, и даже где–то вдалеке слышался низкий и гулкий вой Чернобыльского пса.
«Верьте во что хотите, у нас — своя вера».
Зона вновь покрылась тучами, той пеленой, что скрывала ее от глаз неба, и вой мгновенно стих.
— Пошли, Лесси, пошли.
Лесси бросила еще один тоскливый взгляд наверх и пошла вслед за человеком.
Татьяна/Catmeat/КЕТЛЕР-МЯСНИЦКАЯ