— Хм… — Бродяга поскреб обломанными ногтями редеющий затылок. — Ну, Вам, профессор, конечно, виднее… Только мне вот большинство этих фолиантов все равно не понравилось…Где Вы их только откопали?..
Обиженные
— Слушай, Дед, а правда, что первым до Исполнителя дошел Редгард Шухов? — Новичок даже вперед подался от нетерпения.
— Брехня! — глядя в костер, проскрипел Дед. Был он очень стар, и, говорят, знал еще те времена, когда не было ни Зоны, ни аномалий, ни сталкеров. — Шухов — миф. Хантазия вашего брату…
— Как же так? — разочарованно вскинул брови Новичок. — Вон Бродяга на днях книжечку принес. От самого Никанорыча. Дык там так и сказано: дошел. Только конец оборван, не понятно, что загадал. И выжил ли вообще…
Дед раздраженно махнул рукой.
— Бред! На забору вон почитай–ка, тож «написано». Сказки всё, говорю!
— Ты, зелень, Деда–то не нервируй! — веско проговорил Бродяга. — Если говорит, что брехня — так и есть. Поживешь с его, — поймешь…
— Тьфу! — костерок огрызнулся ворохом искр на Дедов гневный плевок. — Ты, Бродяжка, тож не больну–то… выступай! Дед за себя постоит. Не боись!
— Молчу, молчу! — сталкер примирительно выставил ладони.
Через некоторое время веселое потрескивание полешек прервал скрипучий голос старца:
— Желаниёв много было, — взгляд его устремился сквозь огонь, сквозь сидящих вокруг сталкеров, сквозь Черный Лес. Сквозь Время. — Токмо как узнашь, которое главней? Один Исполнитель и знат. А кады перед ним стоишь — в башке–то токмо ветер свищет. Любуисся…
Дед замолчал. Никто из собеседников — ни любопытный Новичок, ни книгоман Бродяга — не смели нарушить тишину. Знали сталкеры: Думу думает старец. Мешать нельзя. Проклянет. — Вот и поди разбери: исполнилось оно? да и было ли наяву?.. Очухалси токмо у вертухи ентой… у фертолету, значит. А припомнить чего — пусто… Эхе–хе, ребятки. Видать, нету его, счастья–то. Да и не напасесся, на всех–то…
Пролог
— Чего ж тут у тебя, Никанорыч, так душно–то? — Бродяга ловко свинтил перочинным ножом решетку вентиляционной шахты.
— Да всё, знаете ли, как–то не до того, — виновато промямлил невысокого роста сгорбленный мужчина в поношенном белом халате, «колдуя» над закопченной кофеваркой.
Бродяга запустил пятерню в нутро шахты, чем–то загрохотал там, высунув от усердия кончик языка. Через минуту старательных кряхтений он извлек из вентиляции пачку пожелтевших листов, испещрённых бисерным, корявым почерком, какими–то графиками и цифрами.
— Ого! Глянь–ка, проф, не ты ли потерял?
Никанорыч забегал взглядом по «спасённой» сталкером бумаге.
— Да–да, — скороговоркой забормотал он. — Напряжение гипер–активного пси–поля в квадрате 19–36… Так–так… псевдо–атмосферная природа гравитации сектора А-15… Хм…
— Ась? — поднял бровь сталкер, пододвигая стул к ароматно пахнущей чашке с кофе.
— Ах, простите старика, Бродяга, — Никанорыч небрежным жестом откинул листы, мгновенно о них позабыв. — Так Вы говорите — книги?
— Ну. Нашел я тут ворох какой–то макулатуры, Никанорыч. — Бродяга подтянул поближе увесистый мешок. — Еле допер. Глянь, может, сгодится чего.
С этими словами на усеянный профессорскими записками стальной пол научной
лаборатории–бункера № 17/31/79 было вывалено два десятка старых, порченых временем и Зоной, но еще читабельных книг…
Почти начало
В замызганном с ног до головы сталкере профессор Вениамин Никанорович с трудом признал Бродягу.
— Эка Вас, любезный, угораздило, — профессор, закрыв за гостем бронированную дверь шлюза, заторопился в отсек для персонала. — Давайте–ка за мной. Да поаккуратнее тут! Не заляпайте мне всё!..
Бродяга, виновато понурив голову, поплелся за ученым. За сталкером потянулась цепочка грязных жирных следов.
— Да вот, Никанорыч, — сокрушенно оправдывался Бродяга. — Еле ноги унес. А там буераки какие–то. Ну, пришлось покувыркаться, как видишь…
Вениамин Никанорович распахнул дверь миниатюрной душевой:
— А я, Вам, батенька, неоднократно говорил: не суйтесь Вы туда! Мёдом там для Вас
намазано, что ли? Ума не приложу!
Сталкер стянул комбез, запихал его в дезинфектор. Сам разделся и протиснулся в душевую.
— Эх, счастливый ты человек, Проф! Это ж надо — душ посреди Зоны! Полцарства за душ! — подмигнув профессору, Бродяга закрыл дверцу и, блаженно щурясь, подставил макушку под горячую струю.
— Ну–ну, — задумчиво пробурчал Вениамин Никанорович в закрытую дверь и поспешил в рабочий отсек готовить свой чудный кофе.
— Ну, что там книжки те, Никанорыч? — спустя час Бродяга потягивал кофе в рабочем отсеке бункера.
— Ах, да! — профессор отодвинул свою чашку, скрестил руки на столе, глаза его прищурились.
— Весьма, весьма интересные экземпляры, Бродяга! Любопытная находка. А сами–то Вы читали что–то из них?
— Дык когда? Как собрал в тот раз — сразу к тебе. Но сейчас вот время есть, могу полистать.
— Э, нет. Как Вы изволили выразиться «полистать» — не стоит, — Вениамин Никанорович покачал головой. — Книги, знаете ли, нужно ЧИТАТЬ! А полистать можно газетку в, эээ, извините, клозете. Так что Вы уж сделайте милость: располагайтесь и читайте. А там и обсудим. А я пока займусь своими, так сказать, насущными. Как раз еще пара–тройка анализов осталась…
Сказка
Попал раз Бродяга к бюрерам. Когда, где и как — не спрашивайте его. Он такими тайнами все одно не поделится.
И вот. Посадили его карлики в клетку, а сами потопали какие–то свои обряды языческие проводить. Смотрит Бродяга — диву дается. Сидят бюреры вокруг красного половичка. Кругленький такой половичок, симпатичный. Сидят — раскачиваются. А над ними водит хоровод всякий хлам: болтики–гаечки, стеклышки–бумажки, гильзы–железячки. Что за мудреный ритуал, ломает голову Бродяга…
Постепенно затянули карлики вой. И все громче, громче. Передернул плечами наш пленник: хоровод хлама от воя того поднялся под самый потолок, закружился так, что слился в широкое такое кольцо — юпитер со своими поясами обзавидуется!
И вдруг — бах! Тишина вакуумная ударила Бродягу в перепонки барабанные. Замер хоровод.
А потом внезапно обрушился весь хлам в центр коврика. Что тут началось! Гайки не пускают к коврику гильзы — сталкиваются, рикошетят друг о друга; стеклышки–бумажки рвут в клочки, а сами рассыпаются от ударов железячек. Грохот поднялся неописуемый! Рухнуло все на пол.
Зажмурился Бродяга, уши ладонями прикрыл. Испугался.
Долго так сидел — прислушивался. Ничего, вроде. Открывает глаза: мать чесна! Кружок карликовский превратился в кашицу кроваво–черную: посекло лилипутов противных хламом с потолка. А коврик круглый — чистенький. Ни один захудалый осколочек на него не упал! Ни один бумажный клочёчек не опустился!
А у клетки стоит бюрер. Противный — сил нет рассматривать. На пленника пялится. И глаза такие грустные–печальные.
Защемило у Бродяги под ложечкой.
— Что за кручина приключилась, образина? — приободряясь от такого поворота событий, спрашивает его Бродяга.
— Напрасно Вы, уважаемый, меня образиной обзываете! — обиделся карлик. — Видели Преодоление? — и башкой двинул в сторону кашицы.
— Так вот как это у вас тут называется? — удивился пленник. — Ну, видел, вроде.
— Плохо, — потупился бюрер. — Никто не должен этого видеть. Только сами Преодоленцы.
Теперь я вынужден Вас отпустить.
— Во как? — Бродяга от изумления глазами многострадальными быстро–быстро заморгал.