Они шли по берегу маленькой речки, извивавшейся по долине и носившей название Ойл-Крик (Масляная балка). Она вполне оправдывала свое название, так как воды в ней не было видно из-за слоя масла, покрывавшего ее и осаждавшегося на берега в виде зеленой блестящей грязи.
Железная дорога была разрушена
Местами в этой грязи виднелись застрявшие тележки, беспомощно протягивающие к небу свои худые деревянные руки.
Узкоколейная железная дорога была разрушена в нескольких местах: шпалы и рельсы сняты, вагонетки и локомотивы перевернуты вверх дном.
Бессребреник и миссис Клавдия шли по мосткам, настланным на болоте и также пропитанным жирной нефтью.
На компаньонов посматривали, но скорее равнодушно, чем враждебно.
Правда, ковбоев встречалось немного.
Среди топкого жирного болота виднелись кучи всякого хлама: битые бутылки, тарелки, обломки ящиков, бочонков, телег, всяких инструментов.
На этом месте было до десяти богатых скважин, дававших по пятнадцать тысяч франков прибыли в день, а теперь не доставлявших ни капли драгоценного масла. Их срубы, взорванные динамитом, покосились и грозили обрушиться.
Производство прекратилось и, по-видимому, надолго. Владелица лишилась ежедневного дохода в двести тысяч франков, а для возобновления дела требовались большие вложения.
И еще большой вопрос, дадут ли эти скважины нефть при вторичном бурении.
При виде дикого и бесцельного истребления своего имущества молодая женщина в первый раз ощутила приступ гнева.
Остановившись против одной из скважин, носившей ее имя и имевшей самые большие запасы нефти, она гневно глянула в сторону салунов, где пьянствовали забастовщики, и, вся побледнев, проговорила глухим голосом:
– Я начинаю ненавидеть этих негодяев. Я кормила их, а теперь, разорив меня, они еще насмехаются.
С дюжину оборванных джентльменов, грубо смеясь, с вызывающим видом курили под большой черной доской с крупной надписью белыми буквами: «Курить воспрещается».
Негодяи забавлялись, стреляя в предостережение из револьвера.
– О, теперь я понимаю чувство солдата, бросающегося с саблей наголо в толпу! – продолжала миссис Клавдия. – Я хотела бы во главе эскадрона в бешеном галопе врезаться в толпу этих наглецов… Я чувствую в себе ненависть и злость римского императора…
– И, может быть, как этот император, желали бы, чтобы у них была одна голова на всех?
– Да… и с радостью пустила бы в нее пулю из револьвера.
– Все по примеру римского императора?
– Да.
– А позвольте узнать, у Нерона револьвер был системы Кольта или Смита и Вессона?
При этом шутливом вопросе весь гнев миссис Клавдии моментально рассеялся, она звонко засмеялась, чем совершенно озадачила шумных насмешников.
– Вот и отлично! Этот смех принесет вам миллионы долларов. Он произведет на весь этот сброд больше впечатления, чем выстрел из пушки.
Забастовщики действительно были ошеломлены и не скрывали этого.
К несчастью, впечатление это сохранялось недолго. Ему на смену явилось другое, и праздные люди, не зная, куда девать свое время, с жадностью переключились на новое зрелище.
Человек пятнадцать оборванцев, пропитанных виски и нефтью, толкали, бранили и били старика, неспособного защищаться.
Из-под красной шерстяной рубашки виднелась кирпично-красная кожа, столь характерная для индейца. Лица, выпачканного грязью, разглядеть было нельзя, но длинная прядь волос, «скальп», тоже изобличала в нем краснокожего.
На этот «скальп» главным образом и обрушилась ярость пьяниц: они поднимали за волосы старика, когда тот спотыкался и падал в грязь.
Губы Бессребреника задрожали от гнева.
Миссис Клавдия снова побледнела и, сжав губы, проговорила:
– Да ведь этот несчастный – Джон, старый индеец-сиу… Его надо спасти.
– Непременно, – отвечал джентльмен, готовясь вступить в борьбу с мучителями индейца.
– Смерть колдуну! – кричали ковбои и рабочие.
– Сейчас же отпустите этого человека, негодяи! – громовым голосом закричал Бессребреник.
Глава VIII