– В моем несогласии нет ничего оскорбительного, так как условия моего пари не позволяют мне принимать что бы то ни было даром.
– А, вот что! – раздался вздох разочарования в толпе, переходившей с неимоверной быстротой от бури к полному затишью.
– Но мне не запрещается держать, если вздумаю, пари, – продолжал Бессребреник.
– Держать пари? На какие деньги? – переспросил Терка от имени всех присутствующих.
– На те пять шиллингов, которые я должен получить сегодня вечером.
– На пять шиллингов?.. Нищенский заклад.
– Если заклад нищенский, предмет его должен быть выдающимся.
– На что вы хотите биться?
– На свою жизнь против вашей. То есть не угодно ли будет вам немедленно вступить со мной в поединок; я докажу вам, что не намеревался удирать, и несколько развлекусь во время скучного ожидания.
– All right![11] – отвечал ковбой с необычайной беззаботностью, свойственной этим бродягам, для которых жизнь не имеет никакой цены.
– Ваши условия?
– Какие угодно.
– А оружие?
– Какое выберете.
– Я предложу винчестер с десятью зарядами.
Бессребреник снова презрительно засмеялся. Терка сделал угрожающий жест и проворчал:
– Не понимаю, что вы нашли смешного в моем предложении.
– Вы, должно быть, плохой стрелок, если вам требуется десять зарядов, чтобы пристрелить человека.
– Надеюсь доказать вам противное.
– Ну, а с меня достаточно будет и двух, – заключил Бессребреник.
– Хвастун!
– Дерзости прощают тем, кому остается так мало жить.
– Пора кончать…
– К вашим услугам… Попрошу кого-нибудь одолжить мне винтовку и два патрона.
Двадцать пять рук протянулись к нему с ружьями. Он взял первое попавшееся, вложил заряд и прибавил насмешливо:
– Вы предоставите мне самому определить расстояние, не так ли?
– Да, но поскорее.
– Мы поворачиваемся друг к другу спиной и отмеряем по двести пятьдесят шагов.
– Пятьсот шагов?.. Это много.
– Затем, остановившись, стреляем.
– Хорошо! Но еще раз повторяю – это далеко, очень далеко…
– Потрудитесь передать одному из этих джентльменов заклад – пять шиллингов… Я играю на слово.
Терка вытащил из-за пояса полотняный кошелек, отсчитал сумму и сказал:
– Надеюсь вскоре получить обратно.
Бессребреник пожал плечами:
– Кто знает!
Терка считался, не без основания, одним из лучших местных стрелков, а всем известно, какие чудеса с ружьем совершают ежедневно эти виртуозы.
Вокруг немедленно составилось несколько пари.
Прежде чем отмерить расстояние, Бессребреник зарядил и снова разрядил свою винтовку, внимательно рассматривая курок и пробуя его, чтобы не произошло какой-нибудь неожиданности в минуту выстрела.
Высоко над головами пролетел в эту минуту, каркая, ворон. Джентльмен прицелился и спустил курок. К несказанному изумлению всех присутствовавших, птица, казавшаяся на высоте не больше дрозда, начала спускаться, пораженная на лету. Она тяжело упала на землю, как тряпка, простреленная насквозь.
Терка несколько побледнел, но, стараясь не выдавать своего страха, крикнул:
– Хороший выстрел!.. Но и другие сумели бы сделать то же.
Бессребреник вежливо поклонился, откинул затвор и перевел из магазина новый заряд.
Убитый ворон переходил из рук в руки, и часть зрителей уже держала пари на стороне Бессребреника: он становился фаворитом.
Бессребреник же между тем удалялся большими шагами, рассуждая про себя: «И подумаешь, что из-за пяти шиллингов придется убить человека!.. Ну что делать! Ведь он сам пожелал этого… Двести сорок восемь… двести сорок девять… двести пятьдесят… Довольно!»
Терка также отсчитывал шаги, но в противоположном направлении. Он остановился и, не говоря ни слова, прицелился. Почти в то же мгновение грянул выстрел.
До Бессребреника, опережая выстрел, донесся свист пули, и его шляпа отлетела на десять шагов.
Ковбои разразились отчаянным «браво», а Бессребреник проворчал:
– Хорошо стреляет!
Он уже целился, в то время как Терка перезаряжал ружье. Таким образом, у Бессребреника были лишние секунды три. Ровно столько отделяло его противника от вечности. Джентльмен замер, из дула показался белый дымок, и в тот же момент Терка взмахнул руками, выпустил карабин и растянулся во всю длину.
Бессребреник, по-прежнему невозмутимый, вернулся к ковбоям, остолбеневшим в суеверном страхе, и, подойдя к тому, которому вручены были пять шиллингов, сказал ему совершенно спокойно: