Федор Кнорре
Без игры
Без игры
Пятеро матросов, не торопясь, вразвалку вышли из ворот порта и вдруг заметили автобус. Все разом сорвались с места, как на стометровке, промчались через площадь и с разбега, один за другим, еле касаясь поручней, со смехом взлетели в отходивший автобус. Там они сбились в кучку, глубоко и весело дыша после гонки, и уже не могли остановиться и все хохотали и дурачились, как мальчишки.
Путь от порта к центру города был длинный и не очень интересный, автобус много раз останавливался. В трясущееся, мотающееся, потрепанное его нутро, именуемое на выставках «салоном», народу набивалось полным-полно. Потом становилось посвободнее, а этим пятерым было все равно — все хорошо. Они глазели на знакомые перекрестки и магазины, которых не видели всего полгода, и, представляясь, что все позабыли, нарочно путали их названия.
Андрей делал надменное лицо, вглядываясь в окно, и раздраженно тянул с американским акцентом:
— Шорт побирай! Не уснаю май Калфоонья! Тут есть Сингапоа вшмятку!
Все они были с одного морозильного траулера, Сингапура в глаза не видали, но от этого было только смешнее. Удивительное дело. Уж до чего опротивел Андрею этот траулер, как он жаждал вырваться на берег к нормальной человеческой жизни, а в ту минуту, когда он в последний раз перед уходом заглянул в свою тесную каютку, какое-то сентиментальное грустное чувство его охватило, как будто он расставался навсегда с хорошим куском своей жизни. Кусок этот — почти полугодовое плавание, в которое он отправился совсем по особым обстоятельствам, было для него изнурительно тяжелым. Бывали моменты авралов, когда он еле скрывал унизительное чувство отчаяния, тоски от усталости и своей неумелости, слабости, но как-никак он через все это прошел, выдержал, хотя никто никогда не узнает, чего ему это стоило. Наконец все кончилось. Он свободен. И вот ему вдруг чего-то жалко! Чего? Того парня, каким он был на корабле и уж не будет на суше? Черт его знает, просто по-дурацки устроен характер у человека.
Один за другим ребята прощались и сходили на своих остановках, задерживались на минутку, чтоб махнуть рукой на прощание.
— Мне здесь! А тебе?
— Мне дальше.
Сошел приятель — тралмейстер Дымков, похлопав пальцами по тому месту на груди, где под пальто у него был боковой карманчик пиджака, куда он сунул в последнюю минуту длинный, оторванный от края газеты листок с номером телефона Андрея.
— А тебе дальше? Тебе где сходить?
Он с отвращением почувствовал, что начинается неизбежное вранье. Он и Дымкову-то еле решился именно в последнюю минуту признаться хотя бы в том, что у него есть «личный» телефон.
— Мне до самого конца.
— Ого! Ну, бывай!
Ему, собственно, давно пора было сходить. Но, даже оставшись в одиночестве, из чувства какой-то глупой неловкости, точно уж очень нечестно было так сразу обмануть ушедших товарищей, он не сошел на первой же остановке, а действительно доехал до конца.
Монетки для автомата были припасены заранее. Позвонив по телефону, он вышел из будки, слегка усмехаясь после разговора.
Теперь нужно было подождать. Он осмотрелся и неторопливо подошел к табачному киоску. Приличных сигарет не было. Он купил самые дешевые. Надорвал пачку, щелчком выбил одну сигаретку, сунул в рот, закурил и, с первой затяжкой, непринужденно прислонился плечом к углу ларька. Остальную пачку он плавным движением руки пустил через весь тротуар в урну. Вращаясь в планирующем полете, она описала в воздухе дугу и безошибочно, точно упала в урну.
Девушка, у которой перед носом пролетела пачка, вздрогнула и быстро обернулась, глянула на него маленькими, очень сердитыми глазками. Все еще усмехаясь после телефонного разговора, он смотрел ей в лицо, и она, еле спрятав ответную усмешку, прошла мимо.
«Сейчас оглянется»,— подумал он, и она тут же оглянулась, совсем уже весело. Одним взглядом он как взвесил и сфотографировал ее всю, просто так, бескорыстно, по привычке; немножко коротышка, и голова немножко ушла в плечи, икры толстоватые, это никуда. Мордочка-то вполне ничего, но злая. Злая, в конце концов, тоже ничего. Но коротышка.
Она обернулась, уже издали, еще раз. «Топай, топай!..» — проговорил он ей вслед, голоса его она, конечно, не слышала, только видела его шевельнувшиеся губы. Она вздернула голову и пошла дальше какой-то новой, как ей казалось, вероятно, особенно изящной походкой, бедная коротышка.
Сверкающая «Волга» подлетела и с визгом тормознула у самого тротуара. Сестра Зинка, сидевшая за рулем, повалилась боком на сиденье и, распахнув дверцу, до половины вывалилась из машины. Ее полновесный бюст, туго обтянутый алым батником, вздрагивал от смеха.