Она открыла дверь и сразу же окунулась в духоту, разноголосый гомон, в сумрак нереального мирка, стеснившегося в длинном сарае, чтоб отгородиться от окружающего светлого, ясного, морозного дня.
Протискиваясь к стойке, она у всех расспрашивала, сначала потихоньку, потом поневоле громко, наконец чуть не криком, все одно и то же: не видали ли кто тут безногого?.. Да, инвалида!.. Да, наверное, в солдатском.
Безногого видали уже в первом же шалмане, куда она зашла. Вчера. Или на днях. Наконец один буфетчик понимающе усмехнулся, не отрывая глаз от стопки, которой он отмеривал и разливал по стаканам водку.
— Да, они с товарищем оба только-только тут были, гражданочка! Недавно уехали по своим личным делам.
— Как... уехали? — ужасаясь понять, переспросила она.
— Хромой-то сам ушел. А другой уехал. Он же на своих персональных колесах! Не знаешь, как ездиют? Обеими руками поддает на третьей скорости!
— О, еще через ступеньки скачет! Как козел!
— Да ты не ври, он теперь на салазках! Как по снегу забуксует! Тут его товарищ за шкирку и вытащит, поехали, значит, дальше.
Со всех сторон послышались советы, вопросы — не жениха ли она ищет? Или мужа потеряла? Без ног, а удрал! Вот это пфейфер! Наташа делалась уже центром внимания, стояла под градом насмешливых, все более разнузданных советов, предложений и предположений.
— Хватит вам похабничать, вы, такие-растакие... — возмущенным матом с буйной силой гаркнул хрипатый голос. — Девушка зашла, про инвалида спрашивает, а вы кобельничать! Мать вашу туды...
— Эко чего, может, я сам инвалид!
— Ты еще не инвалид, а я тебя сейчас сделаю! — вмешался новый голос. — Девушка, они в бане. Они в баню направились!
Возникли еще новые или, может быть, вдруг разом переменившиеся прежние голоса, все заговорили добродушно, участливо:
— Точно! Это точно: в баню! Кулек с ними был, с бельем. В баню, так он и сказал.
— Какую там баню!.. Откуда ты баню взял?
— Верно, верно, у хромого кулек под мышкой был! Был кулек! А тот так поехал. Они, значит, вместе!
Наступал уже темный вечер. В бане был „мужской“ день. Она встала в тени от светового круга лампочки у входа, у обледенелой водосточной трубы, откуда хорошо было видно крыльцо.
Бухала входная дверь на тугой пружине, появлялись время от времени распаренные мужики, кутаясь в шарфы, поднимали воротники пальто и шинелей и, нагибая голову от ветра, согнувшись, тут же исчезали в полутьме еле освещенной улицы.
Каждый раз, как только начинала приоткрываться дверь темного тамбура, выпуская кого-нибудь под свет лампочки, Наташа замирала в томлении ужаса ожидания. И смотрела не на лица выходивших, а им в ноги. Один за другим выходили счастливцы — все на двух ногах, в валенках, в солдатских сапогах. Даже в каких-то опорках, ежась в узеньком пальтишке, старичок ковыльнул с последней ступеньки и, не подозревая своего счастья, суетливо зашаркал обеими ногами по тротуару. Баня была очень старая, темного красного кирпича, отбитого во многих местах по углам, где был въезд во двор. Она заглянула за угол. Вдоль стены тянулся ряд освещенных окон бани. За ними двигались и мелькали какие-то тени. Стекла были почти доверху матовые, затянутые сетчатой решеткой.
Она нерешительно пошла под окнами, продолжая чутко прислушиваться, не бухнет ли входная дверь. Стекла оказались не матовые, а покрытые исцарапанной белой краской. Сквозь царапины неясно мелькало что-то белое, в облачках пара. Слышны были вскрикивающие голоса, плеск воды и стук шаек.
Сама не зная зачем, она стояла и ждала, знала только, что это ей необходимо, что это ужасно, но уйти невозможно, ничто не заставит ее уйти, что бы ее ни ждало.
Верхняя часть окон над поперечным переплетом была обыкновенного прозрачного стекла, она вдруг это сообразила и, не раздумывая, полезла на сложенные у забора, засыпанные снегом обледенелые дрова. Спотыкаясь, карабкалась на четвереньках, скользя на кругляках, и все оборачивалась, достаточно ли высоко забралась, встала на ноги, держась за забор, и увидела сверху пол, устланный серыми дорожками, диваны в полосатых чехлах и одевающихся полураздетых и голых людей. Она видела не всю раздевалку, только несколько диванов. Мужик в кальсонах и рубахе запрокидывал голову, прихлебывая из бутылки, и отдувался. Другой, повернувшись к окну голой спиной, с трудом пролезая в рукава, напяливал липнувшую к влажному телу рубаху.